Жизнь волшебника. Александр Гордеев

– как хотите, так и болтайтесь, если вас везут. Чок что

      есть сил мчится за мотоциклом и всё равно отстаёт. Мотя-Мотя почти на ходу позволяет, наконец,

      перетрухнувшим, но восторженным пассажирам свалиться с мотоцикла у кромки березняка. Ребята

      садятся в высокую, но сухую, ломкую траву и ждут собаку. Для цепного, не привыкшего к бегу пса,

      эта гонка что смерть. Нервно кусая травинки, друзья видят, как Чок напрямую, мимо дороги,

      сбегает, будто падает в низину, но почему-то долго не появляется оттуда. Сбросив рюкзаки, они

      уже отправляются его искать, как Чок появляется опять же не на дороге, а рядом, срезав путь по

      влажному, с холодными ключиками оврагу. Он уже едва переставляет лапы, изо рта кусками

      падает пышная, будто взбитая пена. Доковыляв до них, пёс валится у ног, но впадающие и

      взбухающие бока не дают лежать. Он поднимается и тут же заваливается вновь. Раздуваясь,

      кажется, сразу всем телом, Чок никак не может справиться с этим вздыманием боков. В его глазах

      одновременно и физическая боль от разрывающихся лёгких, и радость, что его маленький хозяин

      никуда не исчез. Неужели он вообразил, что ребят увозят навсегда? Трудно представить отчаяние,

      которое пронзило его сердце, которое заставило выложиться до предела… И тут-то Ромка

      вспоминает, что сегодня из-за подвернувшейся возможности подъехать на мотоцикле он не успел

      Чока накормить. И в его сердце тоже становится больно. «Ох, прости, прости меня, моя собачка.

      Ведь сытой-то тебе было бы легче бежать. На, вот, поешь хоть теперь». Ромка достаёт из рюкзака

      кусок хлеба. Чок автоматически хватает, но хлеб выпадает изо рта. Ребята едва не плачут от

      жалости и потом ещё долго сидят рядом, ожидая, пока собака придёт в себя. В этот день

      обессиленный Чок не отстаёт от них ни на шаг, видимо, опасаясь, что они снова начнут исчезать.

      На грибы этот день такой же удачный, как и все дни до этого, и по ведру груздей у каждого

      набирается быстро. Решив, что сбор окончен, друзья достают из кармашков рюкзаков огурцы,

      молоко в бутылках, кубики сала. Сало режут маленьким складишком, горьким от груздей. Чок во

      время их трапезы лежит в сторонке, не теряя своего собачьего достоинства, сквозь которое всё же

      пробиваются невольные просительные взгляды. Уж он-то знает, что самое вкусное – шкурки от

      сала – всё равно достанется ему. Теперь уже основательно кормят и собаку. Еда занимает минут

      пятнадцать, усталость проходит вместе с голодом, а сырые прелые листья, приподнятые

      шляпками грибов, продолжают манить. А если пособирать ещё? Надо только вёдра освободить,

      переложив хрупкие и мокрые, словно бы ещё более осклизлые грузди прямо в рюкзаки – может, не

      сломаются? По тому, как быстро темнеет в березняке, понятно, что приближается дождь, ну и что

      тут такого? Подумаешь – дождь!

      Домой они поворачивают, лишь заслышав туканье первых капель по листьям. Вёдра полны уже

      наполовину.