Жизнь волшебника. Александр Гордеев

из кислой капусты. – Ну,

      съехались в Москву мужики со всего Союза, посидели в этом самом дворце, пошоркали маленько

      штанами бархатны кресла, речь послушали, котору мы тоже слышали, токо по радио и котору

      потом во всех газетах пропечатали так, что эта речь все остальные новости из газет повыдавила.

      Вот и всё. Разница токо в том, что они там ладошками пошлёпали, а мы в скобочках прочитали:

      «аплодисменты», «долгие, продолжительные аплодисменты», или «бурные, продолжительные

      аплодисменты, переходящие в овацию». Так оно чо, это шлёпанье, ума добавлят? Или если бы я,

      как тракторист, посидел там с галстуком на шее, так чо, у моего трактора тяга бы утроилась, или на

      полях тот же хрен американский повымерз, ну или, в крайнем случае, скукожился? Так што ли?

      – А ты бы прикусил язык-то да помалкивал со своим хреном американским, – выдаёт своё

      резюме Маруся, – а то он у тебя, как помело, метёт чо ни попадя. Гляди, дотрепишься…

      – Но, дотрепешься тебе. Теперь уж годы-то совсем други.

      Возможно, сторонний директор знал, что следует делать в новом хозяйстве, да жаль, не ведал

      того, чего делать нельзя. Ошибка, которую не совершал до него ни одни местный председатель,

      состояла в том, что он допустил к власти Ураева Степана Степановича – хитрого, откровенно

      наглого мужика, который эту власть спал и во сне видел. Обычно, когда в Пылёвской средней

      школе проходили «Мёртвые души» Гоголя, то ученики при знакомстве с литературным портретом

      Чичикова сразу вспоминали Степана Степановича. Правда, совпадая внешностью с гоголевским

      героем, Ураев был куда хитрее его и жёстче. Обаяние же Чичикова отсутствовало в нём

      полностью. Ездить быстро не любил, ездил не быстро и не тихо, а в самый раз, то есть, так, чтобы

      всегда поспевать, куда надо. Сладко лыбиться не умел, а вот гавкнуть – так об этом и не проси,

      сам гавкнет.

      Гордясь «открытием» такого способного хозяйственника и ценного помощника, Труха сходу

      назначил его управляющим первого отделения. Село, узнав о таком назначении, вздрогнуло и

      прижало уши, а несколько бывших колхозников ушли в отчаянный запой. Пожалуй, дата этого

      назначения стала моментом, начиная с которого грозный Труха по сути перестал быть

      полноправным директором. Уже года через полтора всё в совхозе оказалось подмятым Ураевым, а

      сам депутатный директор, так и не узнав толком нового хозяйства, стал при Ураеве кем-то вроде

      унылого завхоза. Его власть осталась внешней, на показ приезжему начальству. Когда же главным

      бухгалтером совхоза оказалась назначена жена Ураева, то и финансовое состояние хозяйства

      стало для директора туманным и приблизительным. Теперь же вся Пылёвка знает, что директор

      Трухин, управляющий Ураев, управляющие вторым и третьим отделением, а также заготовитель,

      собирающий мясо у населения с округлением цифр без граммов, завязаны в один пятерной пучок,

      можно