Жизнь волшебника. Александр Гордеев

я, Иван Степанович Лесников, обычный советский инженер, а вот великий Ленин,

      написавший столько томов сочинений, что они перекосили на один бок даже мой самодельный

      шкаф, такой элементарной мысли понять не мог? В чём же, спрашивается, суть его ленинской

      гениальности? А?! Ну ладно, фиг с ним, с Лениным! Он своё дело сделал, и его теперь за это

      демонстрируют за это в Мавзолее. Но понимаешь ли ты, что наша страна находится накануне

      развала!? Никакого обещанного коммунизма не будет – это простая обманка! Впереди конфликты,

      вражда и война наций! Всё это неминуемо как обратная реакция на насильственное, авантюрное

      слияние и перемешивание. Это станет логичным шагом в стремлении наций к самосохранению,

      способом спасительно обособиться! Так что, мы уже сейчас живём в потерянной стране! Её уже не

      спасти!

      Роман поневоле смотрит на окна, словно всё, о чем глаголет Иван Степанович, похоже на грозу,

      которая вот-вот разразится. У него перевёрнуто всё представление о мире. Неужели всё, о чём

      говорит тесть, возможно? Но это же абсурд! Советский Союз – самая великая держава на Земле, и

      чтобы она – развалилась?!

      Слова Ивана Степановича убедительны ещё и потому, что, делая обзор ленинских статей, он по

      памяти цитирует длиннейшие куски из его работ.

      – Нет, – возражает Роман в одном, особенно резком месте, – Ленин не мог так говорить.

      Тесть подходит к шкафу, открывает стеклянную дверцу, достаёт один из томов и, протянув его,

      называет номер страницы. Потом, задумавшись, садится в кресло и, ожидая, пока Роман отыщет

      цитату на чистой, без всяких пометок странице, уточняет:

      – Там в самом низу… Предпоследний абзац.

      Всё оказывается точным слово в слово.

      Продолжая рассуждать, Иван Степанович говорит, что главными категориями в рассуждениях

      Ленина о тонких вещах были «масса» и «экономика». Он был экономистом, но не психологом, не

      «инженером человеческих душ», и ломка, трагедии этих душ его не трогали вовсе. Даже в музыке и

      литературе (принято считать, будто Ленин любил музыку и литературу), он черпал не

      художественные, а, если так можно выразиться, политические эмоции. Как можно было не

      понимать того, что уже самой природой в каждую нацию закладывается чувство здорового

      97

      отталкивания друг от друга? Исключение составляет лишь одна, более развращённая в этом

      смысле нация – евреи, которых Ленин и приветствовал за её способность к перемешиванию. Так

      на них, на этих бедных евреев, потому-то всю жизнь и сыплются шишки со всех сторон. Связать

      свою жизнь (жениться или выйти замуж) с человеком иной национальности может лишь

      безличностный человек. Личности же идут на это лишь в силу какой-то особенной, выходящей за

      всякие рамки сильнейшей любви или плотской страсти.

      Тамара Максимовна приносит им на подносе чай, который они выпивают, не замечая, что

      выпили.