Молодой Бояркин. Александр Гордеев

фигурками людей. Небо поверх радуги было почему-то синее, чем внизу, словно

      промытое Елкино начало отсвечивать само по себе.

      Николай и хотел бы сердиться на Гриню, но почему-то не мог. В его штанах все

      полыхало каким-то легким пламенем, но теперь, слава богу, пытка осталась позади. На душе

      Николая было так радостно, что, если бы никакой пытки не было, то ее бы даже не хватало.

      – Жаль, медок-то не попробовали, – съязвил Гриня.

      – Жалко, – согласился Николай, – Но чего ты хотел, никак не пойму.

      – Хотел лишнюю дурь из тебя выветрить, – сказал Гриня.– Сунь-ка руку в штаны.

      Бояркину и самому хотелось проверить, что к чему. Ему казалось, что все в нем

      расхлестано. Он еле передвигал ноги, не понимая, почему Гриня идет как ни в чем не бывало.

      – Ты смотри-ка, кровь, – с притворным изумлением сказал Гриня, увидев руку

      товарища, вытащенную из штанов, – а я думал ты из одного воздуха состоишь. У тебя же все

      мечты, мечты…

      Николай с недоумением взглянул на своего сверстника, говорившего взрослыми

      словами. А тот как будто уже и забыл обо всем. Выжимая на ходу рубаху, он смотрел поверх

      села.

      – Раз, два, три, четыре… Опять четыре полосы, – огорченно сказал Гриня. – И почему

      это говорят и даже в книжках пишут – "семицветная" радуга? Что же в других местах

      семицветная, а у нас только такая? Чем мы хуже других? Или, может, мы не все полосы

      видим? Наверное, надо как следует присмотреться…

      ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

      Бабушка Николая Бояркина – Степанида Александровна Колесова жила на другой

      улице около правления колхоза. Она родилась и выросла в Елкино, там же ее мать Лукерья

      наворожила и жениха: однажды утром в Крещение дала блин, велела прокусить в нем дырки

      для глаз, выбежать за ворота и посмотреть в этой маске на улицу.

      – Ну и кого ты там увидела? – спросила мать, когда Степанида заскочила с мороза в

      избу.

      – Да никого. Только Артюха Хромой на санях куда-то поехал, – сообщила дочь.

      – Ну, так вот, – заключила Лукерья, – мужа твоего будут звать Артемием.

      Так потом и вышло. Мужем ее стал Артемий Колесов, и Степаниду прозвали

      Артюшихой.

      Дом свой Артемий поставил рядом с правлением колхоза, на главном перекрестке

      сельской жизни, потому что сам он был одним из главных активистов и, как наиболее

      грамотный, работал бухгалтером.

      Отслужив до войны срочную, Артемий привез в деревянном сундучке набор

      пузырьков с фольгой внутри. Приспособил их на этажерке, связал проволочками, и этажерка

      вдруг заговорила, запела хором, заиграла целым оркестром. Вечерами люди стали сходиться

      к дому Колесовых, рассаживаясь на лавочке, на завалинках. Артемий ставил черный блин на

      подоконник, и все слышали ни много ни мало, а государственные новости из самой Москвы.

      Другой такой же блин Артемий приспособил в правлении. Бывало, там