Портреты. Михаил Иосифович Черкасский

сказала Маргарита. – Ты сегодня ужасно добрый.

      – А ты ужасно красивая, и я тебя люблю, чудо ты мое. Как ты думаешь, твоя мама очень расстроится, если у нас будет ребенок: – сказал Вертер.

      – Трудно сказать, – сказала Маргарита. – Она очень умная. А мне ведь все равно придется за кого-нибудь выйти замуж. Но очень не хочется.

      Ну-с, и что бы осталось от них? Для нас. Для литературы.

      Это первое. Ко второму мы приступаем со знакомым мотивом: «Положительное, активное начало в человеке находит у Хемингуэя наивысшее выражение в мотиве непобежденности… Один из сильнейших рассказов молодого Хемингуэя так и называется – «Непобежденный». (А. Старцев).

      Рассказ неплохой, хотя далеко не лучший. Но ведь критике главное – что он «выражает». Это дает нам право сличить его с «Мексиканцем» Джека Лондона.

      Когда сравниваешь эти две очень сходные по теме, тенденциозности, колориту вещи, видишь, что отличает их. Тут и там арена. Тут и там «болельщики». Толпа всегда толпа. Но как разнятся эти сборища. Там, в «Мексиканце», злобная и несправедливая. Здесь… по-человечески мы на стороне тяжело раненого тореро: эти люди забрасывают истекающего кровью Маноло подушками, улюлюкают, бесятся. Этим людям нет дела до его боли, поражения, мук. Но ведь эти люди пришли не в церковь, не в храм – они платят деньги, они жаждут крови. И не так уж важно чьей – человечьей или бычьей. А больше всего они хотят видеть хорошую. видят старого, уже неумелого матадора.

      Мексиканец Ривера мог бы стать чемпионом, богачом. Но «то, что он был словно создан для бокса, ничего для него не значило. Он это занятие ненавидел. Это была ненавистная игра ненавистных гринго». Но ему нужны деньги. Сегодня. Для революции. Вот что помогает ему выстоять. Вот что движет его мужеством.

      А Маноло? Он предстает перед нами как назойливый, неприятный хвастун. «Ты должен бросить раз и навсегда», – говорит ему пикадор Сурито. «Не могу я этого сделать. Да и последнее время я был в форме». Сурито посмотрел на лицо Маноло. «Тебя свезли в больницу». – «Но до этого я был в блестящей форме». Сурито ничего не ответил. «В газетах писали, что такой работы еще не видывали… Ты же знаешь, когда я в форме, я хорошо работаю». – «Ты слишком стар». Так сказал ему Сурито, действительно славный и верный человек»

      Что стоит за Маноло? Ничего, кроме «не могу бросить». Но разве не сказано, что не только для святого, для вора, но для всякого спортсмена главное – это вовремя уйти? И когда раненый Маноло мысленно бросает толпе: «Ох, мерзавцы! Мерзавцы! Ох, подлые мерзавцы!» – очень слабо можем мы с ним соглашаться. Он скверно работает. Он работает ради себя. И получает, что заслужил. По законам «кровавой игры». Трижды он бил шпагой быка и – мимо, в лопатку. И как не понять толпу, если на ее глазах так бездарно мучат того, кого следует убивать артистично, мгновенно?

      По правилам литературного ремесла «Непобежденный» стоит выше – и гораздо! – «Мексиканца». Но законы литературного мастерства