Когда ты был старше. Кэтрин Райан Хайд

Ведрами.

      Я пошел за коробкой салфеток в мамину спальню, и, когда вернулся, он уже сидел в мягком кресле, уплетая печенье.

      Я сунул ему пять или шесть салфеток, но он просто зажал их в одной руке и продолжал есть. Так что я забрал салфетки обратно и высморкал ему нос.

      Это была минута слабости в наших отношениях.

      Я выбросил салфетки и просто сидел, глядя на него.

      – Можно и мне печенье попробовать? – спросил я.

      – Ага.

      А потом, после долгой паузы, он протянул тарелку в мою сторону. Увы, я мог думать только о текущем кране у него в носу.

      – Ладно, не стоит, – сказал я. – Это все тебе.

      – Мамины лучше.

      Вот чего я удостоился за попытку быть славным малым. То есть если такая попытка у меня была.

      – И те и другие в точности из одного и того же теста.

      – Только ее выпечены правильно. А эти подгорели. Вот, смотри, – он показал мне обратную сторону печенья. Он был прав. Оно все почернело с одного края.

      – Извини. Старался, как мог. Но пекарь из меня никудышный, – странно, но, сказав это, я подумал о девушке, которая была отменным пекарем. Пусть я и виделся с нею один только раз.

      – Все нормально. Я просто отдам подгоревшую часть…

      Я ждал, когда он закончит предложение. Но он так и оставил. Зато его рука последовала туда, куда повела ее мысль. Он отломил подгоревший кусок печенья и опустил его к полу. Примерно на высоту собаки.

      Значит, он помнил. Пусть даже он и не осознавал, что помнит. Или, может, я навел его на мысли о собаках, показав ему фотографию.

      Только… нет. Можно думать о собаках все, что угодно, но, если у тебя самого собаки никогда не было, ты не станешь машинально давать им свои лишь едва-едва пригодные для еды объедки. Это не инстинкт. Это привычка.

      – Кому? – спросил я.

      – Что кому? – Бен словно бы полностью забыл о своем намерении.

      Он положил подгоревший краешек печенья на самый край тарелки.

      – Кому ты собирался это отдать?

      На некоторое время Бен задумался.

      – Это сложный вопрос, – сказал он.

      Он поднял взгляд на телеэкран. Программа мультиков закончилась. Я глянул на часы. Было уже семь минут девятого. Вот и верь после этого уверениям Патти Джесперс: «Ни минутой раньше. Ни минутой позже».

      Я видел, как у него широко раскрылись глаза.

      – Сколько времени? – нервно спросил он.

      – Восемь часов и семь минут.

      Бен бросил тарелку на пол. Печенья раскатились во все стороны.

      – Мне давно пора спать.

      – Всего-то несколько минут.

      – Но я ложусь в постель в восемь.

      – Да всего…

      – Еще зубы надо почистить. Завтра утром ехать на работу. Мне нельзя быть усталым. Мистеру Маккаскиллу не понравится, если я буду усталый.

      Он заторопился (насколько можно было, в представлении Бена, торопиться) уйти, пока я отыскивал закатившиеся под мебель печенья.

      Я нагнулся над одним кусочком, когда он обратился ко мне:

      – Ты