Когда ты был старше. Кэтрин Райан Хайд

кусочек его падения в телескоп.

      Видел, как воздушный поток задрал вверх галстук, который стоял торчком рядом с шеей. Видел, как трепыхались раскрытые полы пиджака, взметаясь к распростертым рукам. Он распростер руки. Словно умел летать.

      И ткань его пиджака натянулась почти до кистей рук. От этого казалось, будто у него есть крылья.

      И всего на мгновение я подумал: «Он полетит. Он бы не бросился вперед, если бы не думал, что способен летать. Он полетит».

      Не полетел.

      Я потерял его из виду (какое-то здание закрыло), когда до земли оставалось еще чуть больше половины пути.

      Я услышал, как с дивана доносились вопли Керри.

      Я взял мобильник, поднес его к уху. Она вопила:

      – Что ты видишь? Рассел? Ты что видишь?

      – Ничего, – ответил я. – Один дым. Мне ничего не видно. Один только дым.

      Часть вторая. Сложный вопрос

      15 сентября 2001 года

      Было около семи вечера. Мой первый полный день… возвращения.

      Я разбирался в маминых бумагах. Небольшая кипа папок, найденных в ящике у нее в спальне. Не могу даже сказать, что я хотел отыскать. Но сразу понял, когда нашел.

      Тоненькая папочка с надписью: «Окончательные» решения. Только и всего. С кавычками на слове «окончательные». Словно могло оказаться, что они не такие уж и окончательные, как ей думалось.

      Внутри я нашел документы, извещавшие, что она предпочла кремацию. И та была уже оплачена.

      – Ничего себе! – выговорил я вслух.

      Это примерно то же, что воскликнуть: «Бинго!» – что было бы чересчур старомодно. Или: «От крутняк!» – что уже слишком походило бы на современный хип-хоп. Но это было здорово. То есть настолько здорово, насколько это возможно, когда речь идет о недавней смерти твоей матери.

      Из-за этого меня охватило какое-то неизвестное чувство. Во всяком случае, неизвестное до недавних пор. Словно я получил отсрочку. Для разнообразия. Кое-что получалось, как следует. И даже лучше, чем ожидалось.

      – Ты что-то сказал, братишка? – крикнул Бен.

      Сам он был в комнате с телевизором. Смотрел мультики. На полной громкости. Даже отсюда, из гостиной, я слышал, что Даффи Дак считал, что пришел «кволичий» сезон, а Багз Банни полагал, что настал «утковый» период, и каждый думал, что Элмеру Фадду надо стрелять в тех, а не в этих. Каждое мультяшное ружейное баханье исторгало из Бена ручеек басовитого хохотка.

      – Ничего, дружище. Просто кое-что нашел.

      – Что-то плохое?

      – Нет. Хорошее. Очень хорошее.

      Хорошим это было по многим причинам. Я все еще подсчитывал все эти причины, когда говорил.

      Хорошо потому, что это значило: мне не придется отыскивать невесть где тысячи несуществующих долларов на священные похоронные обычаи. Еще лучше потому, что мне не придется терзаться из-за неверного выбора, думая, устраиваю ли я все так, как хотелось бы маме. И еще одна причина. У меня были сомнения насчет Бена и традиционных похорон. Знаете, с открытым гробом и усопшей, одетой и накрашенной так, чтоб выглядеть «совсем как при жизни». Как бы Бен отнесся к такому? Он ведь все еще ждал