Кровь и вода. Допотопное фэнтези. Анна Федорова

сама, тут только на один вдох.

      – Но что это? Какое средство может быть сильнее, чем…?

      – Чем воля ангела, ты хочешь сказать? Да, есть вещи сильнее. Доброе сердце человека, например – ты же помнишь, что Творец создал этот мир для людей, а не для ангелов? В отличие от Шемхазая, мы служим добру.

      Ханох – а это был он – поклонился и вышел, оставив на столе маленькую коробочку. Не притрагиваясь к ней, мать Анны задула свечи и ушла в свою маленькую спальню.

      Утром в городе все говорили о том, что правитель приказал выслать из Ирема всех чужеземцев, «сеющих раздоры между жителями», как говорилось в указе. Очевидная бессмысленность этой меры вызвала у людей оторопь и тревогу; лишь немногие соглашались.

      Уже через несколько дней корабли стали покидать порт, а от городских ворот по всем дорогам потянулись караваны торговцев. Стражники ходили по улицам, выискивая тех, кто прячется, не желая покидать город; указ давал им право на обыск любого дома в любое время дня и ночи. Это распространялось и на дома знати; оскорбленные этим богачи вели между собой многозначительные беседы, осторожно прощупывая намерения друг друга. Назревал мятеж.

      Единственными, кто явно радовался происходящему, были Дети Истинной Веры. По улицам ходили проповедники, призывая выбросить из домов все картины, и угрожая карой Господней всем, кто упорствует.

      Они утверждали, что люди согрешили, попытавшись присвоить себе право создавать изображения – священное право Творца. Мало кто понимал, о чем они говорят – художников всегда немного, но картин в домах и вправду стало поменьше. Бывая в гостях, мать Анны часто замечала на стенах дырки от гвоздей – на тех местах, где раньше висели картины.

      – Держите ее! – раздался крик на всю улицу.

      Тета недоуменно обернулась. Она сидела в тени дома и рисовала, как она любила, уличную сценку: дети играют под деревом. Ничего особенного, просто ежедневное упражнение.

      По улице никто не бежал, и было непонятно, к кому относится крик.

      Удар – и перо вылетает из ее пальцев, а рука немеет от боли.

      – Что…? – вскрикнула Тета, вставая, но следующий удар сбил ее с ног.

      – Творит свою черную волшбу прямо здесь, – с ненавистью проговорил проповедник, подходя ближе. Тета лежала на земле, всхлипывая, рядом с ней стояли двое: мужчина и женщина, оба с белыми полосами ткани вокруг шеи – знак Детей Истинной Веры.

      Оберон, предусмотрительно связавший себя с Тетой заклинанием присутствия, почувствовал, как левую руку кольнула боль. Для ангелов нет расстояния, и он оказался на месте действия через мгновение – и увидел Тету, всю в крови, и три человеческих фигуры рядом с ней.

      «Возможно, не следовало сразу их убивать», – потом скажет Азраэль, но в тот момент Оберону было не до соблюдения тонких балансов. Два, нет, три слова, произнесенные перекошенным от ненависти ртом, и Дети Истинной Веры, мертвые, падают на землю.

      Оберон