Мастер Лабиринта. o'Daniel Thistle

и мне приходилось бежать, чтобы не отстать. Бежать и извиняться перед теми, кого я задевал локтями.

      – Вы меня искали? – Я догнал его на пустом участке улицы. – Профессор Риттер вам позвонил?

      – Да. – Удивление на лице обернувшегося Мая.

      Несложно вычислить: мой рюкзак он мог его взять только у врача. А доктор Риттер мог выйти на Мая только по телефону, записанному на обложке «алгебры». И «архитектоники». И «лингвистики». Я немного одержим этими цифрами.

      Май вдруг замер, вглядываясь в моё лицо.

      – Что не так?

      – У вас кровь идёт.

      – Где?

      – Из носа.

      Я не чувствовал. Провёл ладонями по лицу, по верхней губе. Правда, кровь. Только жёлтая. Опять цвета неправильные.

      – Со мной все в порядке.

      Но Май уже рассматривал меня профессионально-внимательно. Взгляд задержался на моем лице, на шее, на ладонях. На мокрых ногах.

      Май не обращает внимания на людей. Сначала меня это раздражало. Теперь кажется, это оттого, что весь объем его внимания занимают мысли. Душу бы отдал, узнать, о чём он думает. Или о чём чувствует.

      – Вам нельзя в таком виде наверх. – Пришёл он к выводу. – И перестаньте называть меня по имени.

      – Ну, извините, фамилия у вас та ещё. Я как её слышу, думаю, что кто-то горло прочищает.

      Я раздражаю Мая сейчас – а меня бесит, что он раздражается. Я устал, и мне нужна помощь… Я бы на его месте помог.

      Май взял меня за локоть, и отвёл к стене. Достал пакет одноразовых носовых платков и вытер мне лицо, жёстко и неприятно. Я не сопротивлялся. Даже когда он разорвал один из платков, и пропихнул кусочки мне в нос. Словно я маленький и беспомощный, и меня нужно чистить как первоклассника.

      Мы с Маем всего пару раз наедине беседовали. Он перечислял, насколько неудачно я выбрал краски для приличной, наверняка срисованной откуда-то графики. А я набирался смелости сказать, что видел его картины на выставке, что они – классные, что я мечтаю быть как он… Не в смысле монахом, или учителем в школе, а писать как он. С таким чувством, и так открыто – сделать мои глаза и моё сердце, и мои пальцы – единым живым и свободным инструментом.

      У Мая под ногтями краска: зелёная и синяя. Я заметил ещё в его первый день в школе. Она навечно въелась в кожу. Это в нём самое замечательное.

      – Где вы были? – Убирая руки от моего лица, и отступая. Жест, чтобы я дальше следовал за ним. На этот раз Май Ракхен сбавил шаг, а не мчался, пытаясь сбежать от меня.

      Он сам требовал, чтобы я не рассказывал, поэтому я промолчал.

      – Доктор Риттер мне позвонил на служебный номер. – Произнёс Май. – У меня смена в мастерской. Вымоетесь там и переоденетесь. И будете вести себя как юный скромный горожанин. Потом я провожу вас наверх. Мы договорились?

      Взгляд Мая переменился: небесная синь не середины зимы, а начала марта, когда с востока ветер приносит запах тепла и цветов.

      – Вполне. Если вы меня не выдадите. Мне можно называть тебя Маем?

      – Ни в одном из возможных миров.

      – Юный горожанин обращался бы к вам «Ракхен» и