Мастер Лабиринта. o'Daniel Thistle

женщина.

      – Ракхен, если вам нечем заняться, помогите герре найти выход. – Велел монах.

      – Вы видели моё разрешение. – Отрезала женщина. – И подпись мэра…

      – … не здесь. – Оборвал монах. – Не место для женщин. Уходите спокойно, вам оно нужно – неприятности?

      – Ваша организация не подчиняется городу? – Опасный вкрадчивый вопрос.

      Я поднял на неё взгляд. Золотая грива волос, крупные волосы мягко спускаются на плечи, подведённые золотистыми тенями тёмные обжигающие глазами, точёное, словно фарфорово-кукольное лицо идеальной овальной формы с пухлыми алыми губами. Высокая шея и округлые плечи, спрятанные в пиджак цвета спелой земляники. Длинные ноги под обтягивающими серебристыми брюками. И туфли – с высокими тонким каблуком.

      Не удивительно, что её выгоняют. Слишком красива.

      – Я имею право здесь находиться. – С хрипловатым нажимом сказала она. – Я имею право где угодно здесь находиться.

      Монах потянулся к локтю золотоволосой:

      – Не смейте. – Отдёрнула руку женщина.

      – Герра, – вмешался Май, примирительно выставив ладонь. – Зачем?

      – Мария Дейке. Представитель Мастера Седека. – Девушка чуть приподняла углы губ и протянула Маю плотную брошюру. Ещё три выглядывали из переброшенной через плечо сумки.

      Она шагнула к нему так близко, что захотелось встать и оттолкнуть. Я знаю таких женщин: вокруг Андрея они вьются как пчёлы, даже сейчас, когда есть Лиан.

      Дейке опустила голову, встречаясь со мной взглядом.

      И я понял, что ошибался.

      Неровная улыбка быстро появилась и быстро исчезла на её лице: правый уголок рта поднимается чуть выше левого. Не привычка – травма. Правый угол подведённого глаза наоборот опущен. Я её как будто видел уже, но не могу вспомнить где… Почти-узнавание. Зудящее неприятное чувство.

      Мария Дейке была прекрасна, словно дорогой спортивный автомобиль, попавший в аварию, отремонтированный… но ничто не бывает прежним.

      Её тень упала на рисунок Мая, и закрыла камень. Тёмный контур тени светился золотым, и бока валуна засияли.

      Я прищурился, и подался ближе, рассматривая эффект. Под камнем мерцали крохотные спиралеобразные ракушки с надколотыми краями. Из самой поверхности, словно тончайшие усики, тянулись фиолетовые нити. Колыхались в невидимых потоках воздуха. Выходили вперёд из картины – и вглубь неё. Чем дольше я смотрел, опасаясь сморгнуть иллюзию, тем яснее видел: камень обретал голографическую глубину. Фон чуть отступал. Изгибался – как изгибалась бы поверхность планеты с горизонтом ближе, чем у Земли. Танцевали прозрачно-белые снежинки, опускаясь на коричневую почву с чёрных небес. Только это был не снег. Не бывает снежинок столь ровных и столь одинаковых. Семена? Песок? Дрожащий, едва заметный, танец. Небо проваливалось, в бесконечную чёрную глубину, увлекая меня с собой.

      Я моргнул и иллюзия ослабла, но не пропала.

      Голографические краски. И техника, конечно. Но в первую очередь – краски.

      Монах,