Фельдмаршал в бубенцах. Книга вторая. Нина Ягольницер

Однако Бениньо и не собирался расспрашивать ни о графе Кампано, ни о пасторе, ни о других важных для Годелота материях. Отодвинув тарелку, он спокойно заметил:

      – Вы сыты, друг мой? Прекрасно. Сейчас нам подадут десерт. Итак, прежде, чем мы приступим к обсуждению рукописи господина Коперника, я хочу задать вам важнейший вопрос: вы поверили в то, о чем он пишет?

      Годелот помолчал. А потом, осторожно подбирая слова, начал:

      – Господин доктор… Скажу вам честно, все, что написано в этой книге, удивительно. А большая часть и вовсе невероятна. Но… я знаю, что не всегда можно полагаться на то, что видят глаза, даже если это выглядит очевидным. Мне ведь тоже кажется, что кровь налита в мое тело, будто в жбан. Где треснет – там и протечет. Но врач моего покойного сеньора рассказал мне, что человеческое тело пронизано кровеносными… ну…

      – …Сосудами, – подсказал Бениньо.

      – Да, именно. И что кровь течет не наобум, а по точно установленному пути, хоть я этого и не вижу. Значит, весь мир тоже может быть устроен не так, как мне кажется. Я – военный, и я знаю, как стреляет аркебуза. А господин Коперник – астроном. И ему, вероятно, виднее, как движутся светила, – Годелот запнулся, снова смущаясь, – простите, – добавил он, – вероятно, весь это лепет звучит довольно жалко…

      Бениньо же внимательно посмотрел в глаза подростка и вдруг улыбнулся незнакомой мягкой улыбкой:

      – Вы зря рдеете румянцем, Годелот. Все, сказанное вами – не только не жалкий лепет, но поистине великие слова. Знаете, в чем трагедия нашего мира? Люди не хотят учиться. Они не желают высунуть хоть кончик носа из своей заплесневелой раковины и на миг допустить, что мир больше и диковинней, чем они привыкли думать. Любые открытия в нашем несчастном обществе прокладывают себе путь болью и подвергаются гонениям. Вы же – человек будущего. На вас и вам подобных зиждется надежда человечества. И все лишь потому, что вы готовы слушать, смотреть и рассуждать, а не лезете в ужасе под лавку при одной мысли, что облака не спрядены из овечьей шерсти. А теперь скажите, какие слова или факты показались вам неясными?

      …За окнами сгустилась ночь. А пожилой врач и юный военный так и сидели за давно убранным столом, на котором виднелись лишь бесчисленные листы и чернильница. Свечи оплывали в шандалах, где-то далеко слышался плеск весел, голоса фонарщиков и уханье одинокой совы. А они все говорили и говорили.

      Давно была забыта неловкость, они спорили, подчас перебивая друг друга, Бениньо хватался за перо и что-то рисовал, пояснял, размахивая руками, сыпал терминами и пенял Годелоту на незнание латыни, которое «пристало разве что деревенщине», забывая, что девяносто девять коренных венецианцев из сотни знали сей древний язык не лучше мальчишки-провинциала.

      Они опомнились только к полуночи, когда Бениньо пришлось кликнуть лакея и потребовать еще свечей. Непринужденность была вспугнута,