Расторжение. Александр Скидан

из памяти,

      как роса. Но разве он, восхищенный, забывает,

      что помимо домогания и любви

      есть недосягаемая тщета обоюдной ласки, помавание

      боли, когда, обретаясь в смерти, смотреть

      смерть? Многоочитая падаль, пусть

      пляшет ампула в ледовитых венах, раскинь

      кукольные тряпичные руки, ни хуя себе. Луч

      проектора пел, как одна уже пела в церковном хоре, у

      каких таких врат, в какое пекло.

      смотри сказал я душе

      миракль гейша псюхе пропахшая псиной

      киношных кресел смотри оспиной льда покрываются

      острова блаженных

                                              были да сплыли

      переплывая экран, опрокинутые в ничто. Шарканье

      граммофонной иглы, прейскуранты

      в перспективах песка, заройся в пение

      дальнобойных сирен, молчи что есть мочи. И те,

      что сидели в зале, переплывали «смерть»,

      другую, опрокинутые,

      вслушиваясь в безголосый шелест распада; их

      исполнили гравировальщики Мнемосины

      татуировкой забвения. Бейся

                                           потусторонней льдинкой в стручке

      виски о бокала висок, или

      прижимаясь ссадиной к конькобежной стали.

      Каменноостровская пыль. Речь – распыление,

      распыление – речи, перенесение с «цветка на цветок». И нам уже

      не поднять глаза.

Алле Митрофановой, май 1993 г.

      «Красный мост. Солнце…»

      Красный мост. Солнце

      опрокидывается в Китай.

      На челе скалы – экзема душных цветов.

      Для других это будет почему-то Шотландия

      (у каждого путешественника своя

      мифология смерти).

      В бетонированном туннеле детские голоса.

      Японец снимает японку видеокамерой; она

      несколько смущена, ровно настолько, насколько знает – другой

      вторгается в интимную

      сцену. Другой? Другое.

      Тени в заброшенном бункере присели на корточки; сигареты,

      стволы в потолок. Трассы

      орудийных платформ.

      Помедли у этой пинии; вот рука, вот

      безымянное пение чуждых пальцев.

      Мотоциклист (шлем, черная куртка – колючая

      музыкальная рыба), спешившись, звенит колокольцами.

      Отслоившись от темноты,

      прокаженный,

      он движется со смотровой площадки

      вниз, к тихоокеанской воде.

      Ты там уже был. Что ты видел,

      глотая ртом пустоту? Golden Gate Bridge

      красного цвета, город,

      раскрытой раковиной белеющий в темноте.

      Холмы. Жемчужную нитку

      автомобильных огней; зеркальный шар солнца —

      кровь

      отверзающий океанос.

      Пламя Кассиса

      Где еще исчезнуть полнее

      мысль влечет о пении сокрушенном

      Сирен, как не в самом же исчезновении?

      Напиться красным вином в семь утра.

      Как