Девочки. Дневник матери. Фрида Вигдорова

перед ним и не извиняется. Сначала, было, на мой вопрос – извинилась ли – ответила:

      – Да, я сказала: больше не буду…

      – А Шура что?

      – А Шура сказал: хорошо.

      Оказалось: неправда.

      – Ты что же врешь? Пойди извинись.

      – Я стесняюсь.

      И наконец:

      – Надо извиниться, ты обещала.

      – Ничего я тебе не обещала.

      Раньше, совсем недавно, обижалась на каждое резкое слово. А теперь – Шура с ней не разговаривает, я разговариваю сухо, Ольга Львовна – иногда раздражительно, а у Гали в глазах только упрямство, да и насмешка, пожалуй. И ожидание: «Ну, а дальше что будет?»

* * *

      – Мама, Лика говорит, что Шура мой папа. Я ей объяснила, что он Шура, а не папа.

      11 августа 42.

      В целях самооправдания говорит вещи просто чудовищные:

      Ольга Львовна:

      – Ты понимаешь, что Сашенька из-за тебя могла бы умереть, не было бы Сашеньки – понимаешь?

      – Ну, что ж, мне бы тогда достались все ее распашонки… (!!!)

* * *

      Я уж рада бы довести Галю до слез. Но – никак не прошибу.

      17 августа 42.

      Прошибить слезу удалось арбузом.

      Принес арбуз Шура. Шура с Галей не разговаривает. Галя извинения у Шуры не просит. А арбуз, опять-таки, принес Шура. Следовательно – арбуза Гале не полагается.

      Рыдания. Слезы.

      – Дай арбуза! Я давно арбуза не ела! Хочу арбуза!

      Извиняться, однако, не стала.

      На другой день просила тоном безнадежным, но уже без страдания в голосе:

      – Ну, дай мне арбуза, дай…

      Почти примирилась с тем, что арбуза не получит. Даже рассказывала какой-то старушке в тупике:

      – А у нас арбуз есть…

      Новый взрыв отчаяния был вызван приходом мамы Сони. В расчете на ее мягкое сердце Галя кричала, плакала, требовала арбуза. Не получила. Но и не извинилась.

      (Господи, какой я была дурой тогда, глухой дурой! Ее надо было только любить и жалеть, а я ее воспитывала. 1 декабря 1955 г.)

* * *

      Раньше боялась и дичилась ребят – почти не играла с ними. Потом быстро освоилась, научилась по их способу взбираться на дерево, а оттуда на крышу сарая и даже свела дружбу с тринадцатилетним вором и хулиганом Валькой, отец и мать которого арестованы – один за бандитизм, другая за воровство.

      По приглашению Вальки Галя была у него в гостях, где произошел следующий знаменательный разговор:

      – Он меня спрашивает – вы богато живете? А я ему:

      – Ну, во время войны кто ж богато живет?

      Гале запрещено ходить к Вальке. Но она, кажется, не очень-то намерена выполнять приказание.

      Много врет. Это – самое отвратительное.

* * *

      – Галя, убери, пожалуйста, на место мой зубной порошок.

      – Стану я убирать – ведь не я принесла его сюда?

      Посылаю ей самый страшный, какой только могу изобразить, взгляд. Она уносит зубной порошок, возвращается и принимается философствовать:

      – Ты говоришь – надо за собой убирать. Но ведь не я принесла сюда порошок, а ты – значит,