Княжна Дубровина. Евгения Тур

Я только так.

      – Ну, то-то, что так, – говорил он и мирился с ней, помня слова папочки, что он должен во всем уступать ей.

      Бывало и по-другому. Анюта, рассердившись, уходила в детскую, но, заскучав там, возвращалась и заставала детей играющими в «свои козыри» или в «любопытные», тогда и она принимала участие в игре, хотя сначала и надувшись.

      – Анюта пришла, – говорил Ваня. – Я не советую играть в «любопытные».

      – Отчего это? – спрашивала Анюта обиженно.

      – Оттого, что ты будешь любопытствовать всякий раз, заберешь к себе всю колоду, останешься с ней и взвоешь.

      – Какое милое выражение: взвоешь! – говорила Анюта.

      – Ну и пожалуйста, у нас в гимназии все так говорят.

      – А папочка не любит, – заметила Агаша.

      – Ну хорошо, словом, Анюта опять… совсем не знаю, как сказать, чтобы угодить чопорной Агаше, заревет, что ли?

      – Я совсем не плакса, – возражала оскорбленная Анюта, – а, конечно, досадно сидеть всякий раз любопытной с целой колодой карт перед собой.

      – А ты зачем любопытствуешь?

      – Хочется, так хочется, не могу удержаться.

      – Ну, коли хочется, так поделом, и останешься со всей колодой перед собой.

      – А я хочу любопытствовать и не оставаться.

      – Ну, это совсем уж нельзя.

      – А я хочу.

      – Ну, и оставайся при своем хотенье.

      Но Анюта начинала сердиться и бежала в кабинет к папочке с жалобой на братцев. Николай Николаевич, как ни был занят делами, заметил, что Анюта очень своенравна, капризна, и не знал, как помочь беде. Да и не это одно он заметил. Дети росли без призора, одеты были неопрятно, дом становился все беспорядочнее, хозяйство шло из рук вон плохо, а денег выходило вдвое больше. Призадумался Долинский.

      Однажды пришел к нему один из приятелей, а Николай Николаевич за чашкой плохого чая, жидкого и слишком сладкого, как патока, при адском шуме, который производили в своих играх дети, вдруг вышел из себя, что случается иногда с добрыми и слабохарактерными людьми.

      Он отворил дверь кабинета и закричал:

      – Дайте мне покой, наконец! Убирайтесь все в детскую!

      Дети, удивленные и испуганные таким неожиданным и до тех пор небывалым гневом папочки, мгновенно смолкли и убежали. В детской меж ними пошли пререкания и упреки. Вину все дети взваливали на Анюту. Она сердилась и сварливо оправдывалась. От этого шум не утих, а удвоился.

      – Сил моих нет, – сказал, садясь в кресло, Долинский. – В доме беспорядок, дети распущенны и того и гляди испортятся, избалуются, да они уже разбаловались: никого не слушают, ничем не заняты, шумят, кричат, ссорятся. Кухарка ворует, няня зря деньги тратит. Средств на расходы не хватает. Не знаю, что делать? Не слажу никак.

      – Женись, – посоветовал приятель.

      Долинский с испугом отшатнулся.

      – Женись для детей: чтоб иметь мать детям и хозяйку в доме. Так жить нельзя. Притом же твои дети – дети брошенные, ты сам это знаешь. Ты на службе, а они одни, со старой глупой