Сон-да-ветер. Дилогия. Александра Глазкина

Нужно вскрывать нарыв и накладывать мазь. Каким-то чутьем я понимаю, что к целителю обращаться нельзя. Как люди воспримут весть о смерти близких? Впервые на моей памяти погиб весь караван. И если был обвал, значит, путь к срединным землям закрыт. Конец торговле. Чем это обернется для нашего племени?

      Я думаю о чем угодно, только не о том, что отец погиб… мазь… травы для нее собирают на дальнем склоне и высушивают несколько дней… но Габи не выдержит… и тут вспоминаю, что запас мази есть в храме. Дождавшись, пока Габи придет в себя, говорю ему, что скоро вернусь с лекарством, и со всех ног бегу туда. Обряд посвящения закончился, и в храме сегодня не будет вопрошающих. Осторожно, чтобы не столкнуться с младшей жрицей, проникаю хранилище и достаю мазь. Уже у порога цепляюсь платьем за подвески, и они звенят так громко, что я замираю в ужасе. Но, кажется, обошлось, никто не заметил моего присутствия.

      Бегу обратно так быстро, что не хватает дыхания. Селение погружено в глубокие сновидения, и никто не знает, что свершается наяву. А Габи так и мечется в бреду, у него жар. Привязав его веревками к кровати, я вскрываю рану, едва сдерживая тошноту.

      Совсем забыла, что дом пустовал много недель, и из уважения к Акве, всю воду вылили, чтобы она не пропала. Теперь мне нечем промыть рану, а колодец на дальнем конце улицы. Конечно, я могу взять воду дома, но если разбужу маму, хватит ли мне сил сдержаться и не сообщить ужасную весть?! Я бессмысленно мечусь по комнате, потом все же подхватываю кувшин и бегу вниз по улице. В душе нарастает страх, и всюду мне мерещатся зловещие тени. Руки дрожат, и несколько раз я проливаю воду, торопливо бормоча слова извинения, чтобы задобрить водную стихию. Наконец, поднимаю кувшин, торопясь обратно.

      И в этот момент, освещая улицу неярким радужным мерцанием, навстречу мне выплывает дримера. Я застываю в отчаянии. У нее лишь два крыла, а, значит, я не смогу просто отправить ее к морю. Обычно дримеры слетаются к храму, где жрицы обязаны их просмотреть и погасить, облегчив их путь. Но сейчас, видимо, дримера почуяла меня, как служительницу, вот и привязалась. Если я сейчас пройду мимо, она может полететь следом и выдаст меня. А если даже вернется в храм, непрочитанный вовремя сон уже не освободится, и его владельца будут мучить кошмары. А если это дримера Ивеи, которой предстоит вынашивать малыша? Нет, я слишком много знаю о сущности снов, чтобы отмахнуться.

      Я подставляю ладонь, и дримера радостно кружится, расправляя лепестки. В ее сердцевине мелькают образы: белые скалы, красные цветы, спиральные вихри. Кто-то летит, звенит, стонет, пока, наконец, дримера не бледнеет, отпуская сон. Теперь сотворившему ее ничего уже не грозит, и под взмахом моей руки опустошенная дримера тает, растворяется в лунном свете. Я подхватываю кувшин, радуясь, что за время послушничества успела пройти ритуал чтения снов.

      Осознание, что я помогла кому-то освободиться от страхов, придает мне сил, и подхватив