Амнезия, или Фанера над Парижем. Владимир Ильич Купрашевич

сидел в своей берлоге, к которой постепенно привыкаю и что-нибудь рисовал бы, в свое удовольствие, но, к сожалению, это удовольствие никем не оплачивается. … Если бы у меня была возможность снова попасть в больницу для душевно больных, я не колебался бы ни секунды…

      Вечерами, когда я не занят исполнением какой-нибудь рекламки, я пытаюсь изображать Марию. Портрет получается, с каждым разом, все лучше – но, когда я очерчиваю ее обнаженное тело, руки мои перестают слушаться, а само изображение расплывается.… Тогда бросаю эту экзекуцию и пытаюсь рисовать чужие, где-то виденные или придуманные лица…

      Утром я просыпаюсь так рано, что не сразу понимаю, что ночь миновала. Звонков трамваев, по которым я ориентируюсь не слышно. Подхожу к окну. Да, раннее утро. Небо уже с фиолетовым отливом, но других признаков поднимающегося солнца еще нет. Пока его заменяют тлеющие уличные фонари.

      Забираюсь обратно в постель и долго смотрю в потолок. Что меня разбудило в такую рань? Вспоминаю, что ночью меня преследовали какие-то обрывочные видения, фрагменты обнаженного женского тела, мимолетные прикосновения, шепот. Некоторые эротические картинки разворачивались достаточно логично – я раздевал ее, любовался выразительностью ее форм, свежестью и упругостью ее кожи, даже начинал испытывать какое-то желание, потом вдруг все распадалось на какие-то бытовые детали, менялись декорации. Вместо любимой женщины выплывали недружелюбные лица, и мне приходилось прилагать усилия, чтобы снова найти ее.… И на протяжении всего хаотического сна я требовал подтверждения, что это она, Мария, а никто другой…

      Я давно не видел снов и нагромождение не связанных, как будто, между собой эпизодов, ощущений, лиц и деталей тела озадачивает. К чему все это?

      Провалявшись с полчаса, я снова поднимаюсь, открываю на кухне, холодильник, где на нижней полке дверцы сиротливо забилась в угол маленькая бутылка с недопитой водкой. Я наливаю водку в стакан, долго рассматриваю его, потом нахожу на полке воронку и сливаю жидкость в бутылку. Не верю в свой героический подвиг, но все же ставлю склянку обратно, хотя собственная решимость, и смешит. Что я вознамерился делать? Попытаться начать сначала? Это за три то дня до занавеса?!

      Уже на площадке, нахожу в кармане куртки, листок с адресом Демидова, который, как мне казалось, выбрасывал в урну, еще по пути из больницы… Мария хотела, чтобы я пошел по бабам. По ее теории так я смогу навести мосты со своим прошлым. Я пойду, хотя пока не знаю зачем.

      Демидов дверь открывает сам. Сонно таращится, словно не узнает. Потом тычет пальцем в часы.

      – Ну, даешь… Ладно, заходи. Не все потеряно…

      Он, подталкивает меня к двери комнаты.

      – Иди. Я в магазин. Надо немного винцом запастись. … Там есть, кем заняться. Час в твоем распоряжении на разминку.

      Он ухмыляется и выходит, плотно закрыв за собою дверь.

      Я не совсем понимаю, зачем он оставил меня и зачем мне этот час, но вхожу, оглядываю обычную