Бабайка. Чингиз Григорьевич Цыбиков

я здесь.

      Хотя нет, не сдохну. Потому что нельзя.

      Мимо дома ткача, через кустарники, мимо свалки.

      Мне вспомнилось, как я участвовал в зимней отраслевой Спартакиаде, защищая честь родной конторы. Первый день бежал индивидуальную гонку, а на второй эстафету. Издевательство над людьми, конечно, все эти спартакиады и прочие весёлые старты. Весь год куришь бамбук, и вдруг в один прекрасный день, согласно списку, представленному профкомом, трясешься в автобусе с коллегами, посмеиваешься при этом, дескать, подышим свежим воздухом, вечером, в день заезда на базу, само собой – за приезд, за удачный старт, за спорт и физкультуру, а потом, на старте, неожиданно для тебя самого вдруг прорезается в тебе неведомо где спавший весь год спортсмен. И ты надсаживаешься на этой лыжне, стреляя лыжами-деревяшками, полученными на местной базе, и не хочешь уступать лыжню, а уступив, пытаешься зацепиться за этим молодым на пластике и в гоночном комбинезоне, с подозрительно техничным ходом, это в каком-таком учреждении такие работают? – и отстаёшь на каждом шаге, и терпишь-терпишь, чтобы на финише королём пронестись последние пятьдесят метров. На следующее утро с лёгким ужасом думаешь о том, что вот опять бежать тот же трешник, только в эстафете, мама моя, да я же сдохну! а на деле всё оказывается гораздо легче, чем ты думал, потому что вчера продышался как следует, и организм подтянулся чуток, пытаясь соответствовать внезапно изменившимся условиям существования.

      Так вот к чему я всё это. Я в этом мире второй день. И всё бегом. И всё никак не втянусь.

      Господи! как ноги-то болят.

      XI

      – Есть, – сказал я тихо.

      – Что такое? – спросил гончар. Мой компаньон никаких вопросов не задавал, но всем своим видом выражал заинтересованность.

      Я аккуратно снял рисунок со стены, положил его на стол и разгладил ладонью. Где-то на заднем плане сознания мелькнула мысль: бумага офисная, плотность восемьдесят граммов на квадратный метр, откуда?

      – Смотри, – сказал я, – змея и мальчик.

      – Ты же вроде искал игрушку? – внимательно разглядывая рисунок, сказал мой компаньон. – А, понял. Змея в очках?

      – Да, – сказал я. А сам думал, как же это я сообразил-то: совсем ведь не похоже на змею в очках. Пропорции не соблюдены – змея больше мальчика. Не шибко талантливый художник рисовал.

      – Кто это нарисовал? – спросил мой компаньон.

      – Сын, – сказал гончар. – А что, хороший рисунок? Может, сменяемся на что-нить?

      – А где он? – спросил я.

      – Сын-то? Я почём знаю. Бегает где-то.

      Бегает, подумал я, кто бы сомневался.

      – Чего встал? Пошли, – уже от двери сказал мой компаньон.

      – Это я возьму с собой, – сказал я и взял рисунок.

      – Э! – сказал гончар. – Куда потащил?

      – Я принесу что-нибудь взамен, – сказал мой компаньон.

      И мы что?

      Правильно – побежали.

      XII

      Пацана мы нашли через час на реке – он ловил рыбу удочкой. На вид ему было лет двенадцать. Место было красивое: тихая река, плавно катящая свои воды к оранжевому океану, и орёл высоко в небе. Следит он за нами,