Власть полынная. Борис Тумасов

умостился в кресле, и вскоре впустили виновников дня. Иосиф и Нил обменялись недобрыми взглядами. Митрополит прочитал молитву и тут же спросил:

      – В чём суть проповедей ваших, святые старцы, и нет ли в них ереси жидовствующих? Ответить, Иосиф.

      Настоятель Волоколамского монастыря, в чёрной шёлковой рясе и бархатном клобуке, низко склонился:

      – Владыка, проповедник Нил Сорский против Господа восстаёт, люд смущает, учеников поучает не трудом жить, молитвами.

      – Верны ли эти слова, преподобный Нил? – строго спросил Филипп.

      Иван напрягся, хотел услышать ответ Сорского. А тот стоял в поношенной монашеской рясе и таком же выцветшем клобуке, дерзко глядел на своего духовного противника и на вопрос митрополита ответил смело:

      – Ужели братия монастыря Волоколамского от трудов своих живёт и кормится? Как тот птенец с раскрытым зевом ждёт возвращения родителей своих с зёрнышком или червяком, так и чернецы твои, Иосиф, не в молитвах пребывают, а в выжидании подношений и вкладов в обитель.

      Иосиф возвысил голос:

      – К лености взываешь, Нил Сорский, и все твои старцы заволжские, какие по скитам селятся. Восстаёте вы на учение Господа, потому как проповедуете не труд, а истязание плоти. Денно и нощно в молитвах проводить, еду и подаяния отвергать – не есть ли это истощение плоти?

      – Плоть суть греховное. Укрощайте её!

      Поднялся молодой князь Иван, не стал ждать конца диспута, тихо покинул митрополичьи покои. У дверей его дожидался Санька. Ни словом не обмолвясь, вышли из дворца. И только тогда Санька голову повернул, спросил:

      – Что же ты, князь Иван, не дослушал перебранку старцев?

      Иван рукой махнул:

      – Хитросплетения словесные в устах их, Александр, сын Гаврилы. Пустые речи и обвинения бездоказательные. Пусть их рассудит митрополит Филипп с первосвятителями.

      Глава 8

      Известие о смерти жены, великой княгини, застало государя в дороге. Была глухая полночь. Иван Васильевич гнал коня от самой Коломны. Всё шептал:

      – Что же ты, родная? Просил, не уходи!

      Не отставая, мчались окружные дворяне…

      По ночным улицам Москвы неслись, топча бросавшихся под ноги собак. Редкие прохожие жались к плетням и заборам…

      Нагнетая тоску и печаль, неторопливо и мерно звонили колокола. Скончалась великая княгиня Мария Борисовна, жена государя Ивана Третьего и мать молодого великого князя Ивана.

      В дворцовых покоях князей московских всю ночь горели свечи и плошки. Бесшумными тенями скользили слуги и дворня.

      До утра государь просидел у гроба жены. Всё вспоминал и вспоминал, как его, семилетнего, отец, великий князь Василий Тёмный, и тверской князь Борис обручили с такой же, как и он, малолетней княжной Марией, как прожили пятнадцать лет вместе, растили сына Ивана.

      Сжимало грудь, но глаза были сухие. Хотелось крикнуть: «Марьюшка, как же я теперь?»

      А молодой великий князь Иван, закрывшись в опочивальне, с горечью думал, что отныне мать не окликнет его по-доброму,