Власть полынная. Борис Тумасов

взашей гоните! Со всего Севера старцы повадятся, по миру пустят!

      Услышал Зосима стук металла за воротами. Оконце открылось, и голос уже не воротного мужика, а ключника раздался:

      – Взашей гнать тебя велено, старец. Иди, откуда приплёлся!

      Заплакал Зосима и, сгорбясь, опираясь на посох, удалился от боярских хором. В конце переулка остановился, хоромам Борецких посохом погрозил:

      – В Содоме и Гоморре живущая! Зрю её безглавую! Соромица беспутная!

      Народ окружил Зосиму, сочувствует:

      – Она старца обидела! Богомольца!

      – Корыстолюбица Марфа, обители святой отказала!

      Сопроводили новгородцы Зосиму до городских ворот и разбрелись кто куда, позабыв о старце.

      А тот приплёлся в подгородный монастырь, у трапезной остановился. Подошедшему монаху Иосифу, который из-под Белого озера шёл, пожаловался:

      – Пиявица ненасытная, много ль я на братию просил? На обитель, на церковку сгоревшую. От свечи заполыхала…

      Вокруг старцев люд собрался. Из кельи вышел князь Иван Молодой. Зосима посохом грозит, слюной брызжет, выкрикивает:

      – Всё Поморье в кулаке держит, обиды люду чинит!

      Толпа Зосиму поддерживает:

      – Марфе никто не указ! Она на весь Новгород узду накинула!

      Купчик в шубейке, шапка набекрень, через толпу пробился, заорал:

      – На Марфу зла не держи, Зосима!

      – Тебя бы так! – зашумели на купчика.

      – На севера подавайся, на Выгу!

      – Ворочайся в обитель, Новгород сирых не любит!

      – Марфа и на Выге сыщет!..

      А Зосима вопросил на всё монастырское подворье:

      – Что есть человек? – И, воздев руки, сам же и ответил: – Человек есть тварь ненасытная, зло превеликое, гордыней и корыстью обуянное!

      Толпа любопытных помаленьку рассасывалась. Ушёл ворча Зосима, и только, гордо вскинув седую голову, покрытую клобуком, остался стоять монах Иосиф. Опираясь на посох, он смотрел на молодого великого князя. Тот подошёл к нему, достал из кошеля несколько монет.

      – На твою обитель, отче.

      Иосиф подаяние принял, сказал:

      – Ты обидами Зосимы тронут, князь, так Зосима в глухие ворота стучался. Душа человека земле подобна. Когда травой сорной земля зарастёт, доброе зерно всходов не даст.

      Из-под нависших бровей Иосиф пристально смотрел на молодого князя. Под жгучим взглядом Иван вздрогнул.

      – Что узрел ты, отче? – спросил он, робея.

      – Зрю я, великий князь Иван Молодой, твоё суетное восхождение.

      Монах замолчал, продолжая глядеть на князя. Молчал и Иван. Но вот Иосиф очнулся, заговорил глухо, будто выдавливая из себя каждое слово:

      – Смутно проглядываю я дальнейшую жизнь твою, великий князь. Прости, пусть твоё тебе останется…

      И удалился, оставив великого князя гадать, что имел в виду Иосиф…

      Посадник новгородский Иван Лукинич хоть и был истинным новгородцем, обычаи своего города чтил, но московского государя Ивана Васильевича побаивался.