Власть полынная. Борис Тумасов

Волоцком, говорили, как ходил он в далёкие земли, за моря. Побывал у преподобного Пафнутия Боровского в учениках и по его правде ввёл житие в Волоколамском монастыре.

      Наслушавшись тех рассказов, князь Борис как-то после исповеди сказал Иосифу:

      – Владыка, ты Господу служишь и заповедями его живёшь. Вот и подумал я, грешник: человек нагим рождается и уходит в мир иной, ничего не взяв с собой. Прими же, владыка Иосиф, земли мои, богатство моё на святые дела, на обитель. Хочу я, преподобный Иосиф, Богу послужить остаток дней своих. Постриг принять…

      А за Волгой иными Божьими заповедями жил преподобный старец Нил Сорский из богатого рода Майковых.

      Начал он жизнь свою в Кирилловской обители под строгим и мудрым взглядом старца Паисия Ярославова. По научению его отправился Нил к святым местам Востока, жил на святой Афонской горе и в монастырях Константинополя.

      Возвратившись на Русь, срубил Нил близ Белоозера келью и стал говорить ученикам о грешной жизни в монастыре, где едят не от трудов праведных, в неге и роскоши пребывают. А надлежит Богу служить, не покидая скита, и тело утомлять каждодневно постом…

      Как-то молодой князь Иван, повстречав митрополита Филиппа, спросил:

      – Владыка, в проповедях Иосифа и поучениях Нила где истина?

      Пожевав бескровными губами, митрополит ответил:

      – Сын мой, ты задал библейский вопрос: в чём истина? И я отвечу тебе: оба старца пекутся о благодати земли русской…

      В дальний монастырь, что на ополье, где, по слухам, в последний год ютился блаженный Михайло Клопский, Марфа добиралась в мягком возке. Пока ехала, покачиваясь на ухабах, всё думала: вот навестила праведника Иосифа, аж за многие версты ездила в монастырь Волоколамский, а что толку? Не сыскала там успокоения душевного. Ещё больше огорчилась. А так надеялась, что старец секрет ей откроет, в чём спасение Новгорода и её, Марфы Борецкой!

      Обо всём говорил Иосиф, а о главном умолчал.

      И теперь, отправляясь на ополье в монастырь, она надеялась, что блаженный Михайло душу ей поврачует.

      У ворот монастыря сошла с возка, кинула ездовому:

      – Ворочайся домой, не надобен ты мне. Пешком доберусь.

      И уже вслед проворчала:

      – В святые места паломники за тыщи вёрст хаживали.

      Церковь бревенчатая, низкая, у самых монастырских ворот. Вошла Марфа, осмотрелась. У стены несколько монахов скучились. В стороне крестьянская семья на богомолье пришла. Встала боярыня у самого амвона, перекрестилась, отбила несколько поклонов.

      Воздух в церковке тяжёлый, спёртый. Старенький поп тихим, дрожащим голоском читал молитву торопливо, неразборчиво. Марфа разглядела блаженного в темноте храма. Он звенел веригами и жёг Борецкую взглядом.

      Подошла Марфа, поцеловала его мосластую грязную руку и протянула узелок.

      – Михайлушко, страстотерпец, гостинчик тебе привезла, шанежек горячих. Поешь, родимый, насыться да судьбу мою разгляди.

      Блаженный узелок взял, долго жевал беззубым