Власть полынная. Борис Тумасов

известно, что великий князь Казимир беглого татарина Кирея к хану Ахмату послал, подговаривает того на Москву идти и свою помощь обещал.

      Марфа перекрестилась:

      – Кабы так, у московского великого князя отпадёт охота Новгород воевать…

      Пимен ушёл, а Марфа ещё долго переваривала сказанное. Только бы удалось Казимиру подбить Ахмата! Ей даже мысль такая в голову не закрадывалась, что золотоордынец сможет отвести грозу от Новгорода.

      Шумит, волнуется Великий вольный город Новгород, волнами переливается, исходит в криках. Ударил вечевой колокол, застучали на концах кожаные била. Отовсюду спешил народ на площадь, толпился. Гости именитые собирались вокруг помоста, люд теснили. Кончанские посадники со своими мастеровыми держались кучно. Гомон, словно грай вороний, повис над вечевой площадью. Орут:

      – За короля хотим!

      Особенно усердствовали крикуны, которые накануне опохмелились после ночной попойки.

      На Великом мосту схлестнулись с теми, кто за Москву ратовали. Драку еле разняли. Теперь они на весь Волхов Борецких костерили, особливо Марфу Исааковну:

      – Весь Новгород Марфа под Литву стелет!

      – Сама под Казимира лечь готова и нас к тому толкает!

      Им вторили другие:

      – В Москву хотим, с князьями великими заодно!

      Уже и вече пора начинать, а колокол всё бил, гудел. Лихие парни, Дмитрия Борецкого радетели, конями народ расталкивают, нагайками грозят:

      – Раздайся, грязь, князь плывёт!

      Люд хохочет:

      – Кой князь, навоз!

      И тут же свистели по-разбойному:

      – Короля нам подавай!

      На степень[21] уже взошли архиепископ, Иван Лукинич и посадские кончанских концов. Поклонились Параскеве Пятнице. Что-то посадский прокричал, кажется, вечу начало положил. Васька Селезнёв грамотой потряс:

      – Вот он, договор наш, Советом господ одобренный, печатью заверенный!

      – Катись, Васька, к такой матери со своим договором! Москву хотим!

      Протискиваясь сквозь толпу, лезла к помосту Борецкая, голову повойник прикрыл, шуба соболиная нараспашку. Под горячую руку боярыне подвернулся пьяненький мужичок, кинулся к Марфе, раскинув руки:

      – Боярыня, голубица!

      Марфа Исааковна ему в зубы двинула. Мужичок ойкнул, сгусток крови выплюнул.

      – Во баба, огонь! – только и промолвил.

      Смеялась толпа, смеялись и на помосте. А Борецкая, разгорячённая, гневная, на вечевую степень поднялась, голос возвысила:

      – Новгородцы, люд, зевы заткните, уймитесь!

      И вече покорилось её властному голосу, взмаху руки. Она стояла над всеми, волевая, властная. Одним словом, Борецкая, Посадница.

      – Новгородцы, какие за Москву ратуют, хотите, чтоб вас, как баранов, стригли, тройным налогом обложили? В кабалу Москве подались? Лапотникам покорились?

      Гнетущая тишина зависла над новгородским вечем. Даже слышно было, как, каркая, с колокольни сорвалась воронья стая. А голос Борецкой звучал:

      – Мужи

21

Степень – здесь: место пребывания знатных людей.