Орлеанская девственница. Философские повести (сборник). Вольтер

имеет две трубы огромных:

      В ее устах находится одна –

      О славных подвигах гласит она.

      Другая – в заднице, – прошу прощенья, –

      Назначенная для оповещенья

      О тысяче вновь изданных томов,

      О пачкотне продажных болтунов,

      О насекомых нашего Парнаса,

      Блистающих в теченье получаса,

      Чтобы мгновенно превратиться в прах,

      О ворохах бумаги истребленной,

      В коллегиях навек похороненной,

      О всех бездарностях, о дураках,

      О гнусных и тупых клеветниках,

      О Саватье, орудии подлога,

      Который рад оклеветать и бога,

      О лицемерной шайке пустомель,

      Зовущихся Гийон, Фрерон, Бомель.

      Торгующие смрадом и позором,

      Они гурьбой преследуют Молву,

      Заглядывая в очи божеству

      Подобострастным и тщеславным взором.

      Но та их гонит плеткою назад,

      Не дав и заглянуть ей даже в зад.[92]

      Перенесенным в этот замок-диво

      Себя узрел ты, славный Дюнуа.

      О подвигах твоих – и справедливо –

      Провозгласила первая труба.

      И сердце застучало горделиво,

      Когда в те зеркала ты поглядел,

      Увидев отраженье смелых дел,

      Картины добродетелей и славы;

      И не одни геройские забавы

      Там отражались – гордость юных дней,

      А многое, что совершить трудней.

      Обманутые, нищие, сироты,

      Все обездоленные, чьи заботы

      Ты приносил к престолу короля,

      Шептали «Ave», за тебя моля.

      Пока наш рыцарь, доблестями гордый,

      Свою историю обозревал,

      Его осел с величественной мордой

      Гляделся тоже в глубину зеркал.

      Но вот раскаты трубного напева

      Рокочут о другом, и весть слышна:

      «Сейчас в Милане Доротея-дева

      По приговору будет сожжена.

      Ужасный день! Пролей слезу, влюбленный,

      О красоте ее испепеленной!»

      Воскликнул рыцарь: «В чем она грешна?

      Какую ставят ей в вину измену?

      Добро б дурнушкою была она,

      Но красоту – приравнивать к полену!

      Ей-богу, если это не обман,

      Должно быть, помешался весь Милан».

      Пока он говорил, труба запела:

      «О Доротея, бедная сестра,

      Твое прекрасное погибнет тело,

      Коль паладин, в котором сердце смело,

      Тебя не снимет с грозного костра».

      Услышав это, Дюнуа, во гневе,

      Решил лететь на помощь юной деве;

      Вы знаете, как только находил

      Герой наш случай выказать отвагу,

      Не рассуждая, он вперед спешил

      И обнажал за угнетенных шпагу.

      Он жаждал на осла скорее сесть:

      «Лети в Милан, куда зовет нас честь».

      Осел, раскинув крылья, в небе реет;

      За ним и херувим[93] едва ль поспеет.

      Вот виден город, где суровый суд

      Уже творит приготовленья к казни.

      Для страшного костра дрова несут.

      Полны

92

Этот сброд, действительно, отвратителен. Вышеупомянутые люди, как известно, изрыгали потоки клеветы на автора, не сделавшего им никакого зла. Они печатали, что он плагиатор, что не верит в бога, что благодетель Корнелева рода – враг Корнеля; что он сын мужика. Они приписывали ему небывалые приключения. Они двадцать раз повторяли, что он наконец изгнал всю эту сволочь из святилища Молвы, куда они надеялись проникнуть, подобно ворам, крадущимся ночью в церковь, чтобы похитить утварь.

93

Херувим – небесный дух или ангел второй степени первой иерархии. Это слово происходит от еврейского «херуб», множественное число от которого – «херубим». Херувимы имели четыре крыла, четыре лика и ноги быка.