Ритуал последней брачной ночи. Виктория Платова

правда? Вы выбрали вино наугад? – его мягкий голос умолял меня, подсказывал ответ, подталкивал к безопасной колее.

      Но на колею, сдобренную худосочным эстонским черноземом, я была не согласна.

      – Это только любовников выбирают наугад. И презервативы в аптеке, – не удержалась от сарказма я. – А к винам привыкают.

      Олев Киви сморщился и поерзал на стуле как какой-нибудь отставной майор-геморройник.

      – Да, я понимаю… Простите за бестактный вопрос.

      – Выпьете со мной? – черт возьми, мой огрубевший в постельных баталиях рот явно доминировал над мозгами. Я форсировала события, а это вряд ли понравится Стасу.

      Эстонец захлопал коровьими ресницами и надолго замолчал. Молчание зависло над его недопитым бокалом с красным вином, над моим бокалом с «Миральвой» и над целомудренными дольками лимона в блюдце. Только спустя минуту виолончелист решился. Он выплеснул остатки красного в соусник и потянулся к моей бутылке.

      Теперь мы были на равных – оба с мускатом в руках.

      – Как вас зовут? – он испытующе посмотрел на меня.

      – Варя. Варвара. Некоторые зовут меня Барбара, это тоже не воспрещается, – имя «Барбара» предпочитали все прошедшие через мои руки иностранцы и один отечественный бизнесменчик, большой любитель долгоиграющей «Санта-Барбары».

      – Мне нравятся русские имена, – Киви перевел дух и как будто успокоился. – За вас, Варя.

      Русские имена, кто бы мог подумать!

      Мы чокнулись и молодецки заглотнули мускат. Чертова «Миральва» была мне так же безразлична, как и воинственная мужская анатомия: тело и тело, вино и вино, одно из тысяч, – но Олев Киви!.. Он устроил из пошленького первого тоста настоящий ритуал! Вначале он пил медленно, маленькими глотками, прислушиваясь к себе. А потом, не выдержав, опрокинул остатки муската себе в пасть. Как будто бежал изо всех сил к своему прошлому.

      Бежал и боялся опоздать.

      Отставив пустой бокал, он откинулся на спинку кресла и снова принялся пожирать меня глазами, – как и тогда, в филармонии. Вот тут-то я и поняла, что его блеклые эстонские очи вступили в явное противоречие с его таким же блеклым умишком: «jaa, jaa, jaa[9]» – нашептывали очи. «Mitte, mitte, mitte[10]» – настаивал умишко.

      «Нет. Этого не может быть».

      Необычайным усилием воли Олев Киви шуганул распоясавшийся организм. И снова обратился ко мне.

      – Я видел вас в филармонии сегодня, – пролепетал он. – Ведь это были вы?

      – Неужели вы в состоянии рассматривать зал во время концерта? – уклонилась от прямого ответа я.

      – Все не так… – он пощелкал пальцами, подбирая выражение. – Я увидел вас, потому что… потому что хотел увидеть…

      Не закончив, он снова потянулся к спасительной «Миральве» (заказанной, между прочим, на наши со Стасом денежки) и снова опрокинул в себя бокал.

      – То место, на котором вы сидели…

      – Я всегда заказываю билеты именно на него, – я понимала подвыпившего виолончелиста с полуслова, Стас мог быть мной доволен.

      – Maania,

9

Jaa, jaa, jaa (эст.) – да, да, да.

10

Mitte, mitte, mitte (эст.) – нет, нет, нет.