Ритуал последней брачной ночи. Виктория Платова

безумств, закончилось. Он и сам понял это, и снова разразился потоками извинений.

      – Объясните мне, что происходит, Олев.

      Киви отпрыгнул от меня с проворством блохи и метнулся в противоположный угол номера – за спасительной фляжкой.

      – Хорошо… Когда я увидел вас сегодня… Вы сидели на том месте, где обычно сидела моя жена. Не рядом, не через кресло… Вы сидели именно там, где я впервые увидел ее… Три года назад.

      Совсем нетрудно было это предположить, Олев Киви.

      В ожидании развития сюжета я наблюдала за его глоткой, всасывающей виски: кадык эстонца ходил, как поршень, а мокрый подбородок слегка подрагивал.

      – И ваше платье… Это ее любимый цвет. Красный…

      И фасон, мысленно добавила я.

      – Kurat votaks!..[17] Мне показалось… Мне показалось, что это она. А потом, когда я увидел вас в ресторане… Вы пили ее любимое вино…

      – Простите… Я не знала. Но если бы знала – заказала бы себе что-нибудь другое, – я была сама оскорбленная невинность.

      – Вы не так меня поняли… Вы любили когда-нибудь? По-настоящему?

      По-настоящему я любила только брюссельскую капусту, культпоходы по магазинам и духи «Acqua di Gio», и потому сочла за лучшее промолчать.

      – Когда любишь по-настоящему, невозможно смириться с потерей, – забубнил эстонец. – И ты обречен на вечные поиски… И тебя всегда будет преследовать мысль, что ты просто опоздал на встречу, и что тебя все еще ждут… В маленьком кафе… Где-нибудь на углу улицы Раху…

      Эк куда тебя занесло, Олев Киви! Знавала я это кафе на улице Раху, самый обыкновенный гадюшник с выпечкой, тем более, что кофе лучше всего варят в Старом Городе… Похоже, ты видишь только то, что хочешь увидеть.

      – Отчего она умерла? Ваша жена?

      – Несчастный случай, – он совсем не был расположен к разговору об убийстве: это было бы оскорблением для его тонкой филармонической души. В высоколобых исполнительских сообществах все умирают естественной смертью, или, в крайнем случае, становятся жертвами автокатастроф.

      – Сочувствую… Когда это произошло?

      – Год назад… И ничего, кроме ярости. Она оставила меня, она подло меня оставила…

      Если ты так убиваешься, то почему тебе не последовать за ней?

      Олев Киви смотрел на меня остекленевшими глазами: он здорово набрался.

      – Четыре месяца я не подходил к инструменту… И год не был в Петербурге… А я люблю этот город. Очень люблю. Это ее город. Вы понимаете?

      – Да, конечно.

      – И вот я приезжаю сюда спустя столько времени… Чтобы увидеть вас… Чтобы снова увидеть ее… Это не может быть простым совпадением…

      Еще как не может! Давай, Олев, давай!

      Я снова завертела на пальце злополучный перстень, и Олев Киви окончательно съехал с катушек.

      – Зачем ты ушла, Алла? Зачем ты ушла от меня? – запричитал он.

      Пора брать инициативу в свои руки.

      Я сползла с кресла, вплотную приблизилась к эстонцу и обхватила его массивную голову. Но вонзить язык в его оторопевший рот

17

Kurat votaks! (эст.) – черт возьми!