Ритуал последней брачной ночи. Виктория Платова

контакты с творческим человеком облагораживают.

      Придя к такому нехитрому выводу, я устроилась на биде: мало ли, что стукнет в голову моему полоумному виолончелисту, а я должна быть во всеоружии. Тем более, что обед со знаменитостью еще никто не отменял.

      А потом…

      Потом я подняла голову и увидела это.

      «Это» было таким нереальным, таким невозможным, что я даже ущипнула себя за ляжку: но «это» не ушло, напротив, оно надвинулось на меня, так и норовя сожрать целиком.

      «Это» было моей собственной ладонью. Вернее, ее отпечатком на безмятежной поверхности зеркала. Красным отпечатком. Каждая фаланга просматривалась с ужасающей четкостью, каждый палец был пугающе совершенен, каждая линия на ладони была на своем месте, включая линию судьбы.

      Незавидная у тебя судьба, Варвара Сулейменова.

      Стоп. Кто сказал такую чушь?

      Или это я сама?

      Медленно, как в плохой киношке с субтитрами, я перевернула правую ладонь и уставилась на нее. Никакой ошибки.

      Ладонь тоже была красной.

      И этот запах… Запах, идущий от перерезанного горла петуха, от содранной коленки, от мертвой чайки, от разбитой головы брата Димаса, умудрившегося попасть под мопед. Запах, идущий от самых страшных воспоминаний моего детства.

      Кровь.

      Не клюквенный сироп, ни шашлычный кетчуп, – самая настоящая кровь. Мне стало дурно от этого тошнотворного сладковатого запаха, и я едва не рухнула с биде. Что делает эта кровь у меня на ладони? И как она там появилась? Никакой боли я не чувствовала – следовательно, это не моя кровь. Тогда чья? Может быть, Олев мне объяснит?

      Настойчивый телефонный звонок за дверью ванной вывел меня из оцепенения.

      Я прислушалась: никакого движения в номере. Неужели он не слышит?

      Он не слышал. Он спал мертвым сном. Я сказала – «мертвым»?..

      …Не помню, сколько мне понадобилось времени, чтобы добрести до спальни. Олев Киви, – маэстро, лауреат, дипломант, – лежал в той же позе, в которой я оставила его. Ничего, ровным счетом ничего не изменилось.

      Вот только в груди у него торчал нож!

      Нож, загнанный по самую рукоять…

      ALLEGRO MA NON PRESTO

* * *

      …Киношка с дрянными, отвратительно пропечатанными, субтитрами продолжалась. Хренов киномеханик, сидящий где-то наверху, наверняка перепутал коробки с фильмами – и вместо легкого романтического порно я оказалась на задворках потнючего триллера.

      Дура, дура, трижды дура в дурацких бикини с дурацкими гиацинтами из дурацкого мулине, – когда эта дура пришла в себя, то оказалось, что она стоит посреди спальни, босиком и с окровавленным ножом в руках.

      Твою мать.

      До сих пор я не могу объяснить себе, как мне удалось вытащить нож из окаменевшей груди Олева Киви. И – самое главное – зачем я это сделала?! Но факт оставался фактом: орудие убийства намертво приклеилось к моей руке. Той самой, которая еще хранила следы крови жертвенного эстонского барана. Меня не вырвало, хотя я была горазда блевать и в