.

пересаливай в таинственностях. Впрочем, и тебе раньше времени выставляться незачем. Кое-где твоя ряса козырь, а в другом месте она сейчас все дело перепортить может.

      Отец Варсис сузил губки, блаженно сощурил маслянистые глаза. Хмель не баюкал, не туманил его, а только слегка, приятно острил.

      – Я уж вам отдался, Роман Иванович, так уж на вас и кладу все надежды. Ничего, выплывем.

      Чокнулись. Варсис продолжал:

      – Теперь я не отлипну, Роман Иванович. Да и вам какой же расчет верного слугу покидать? Расчета нет. К тому же я, Роман Иванович…

      Он вдруг наклонился над столом, ближе к собеседнику, и шепнул:

      – Я вашу тайну знаю.

      Сменцев приподнял брови, усмехнулся одним углом рта.

      – Тайну? Какую тайну?

      – Сказать?

      – Скажи, сделай милость.

      – Никто не знает, я один знаю. Вы, Роман Иванович, в Бога не веруете. Вот что.

      Сказал неторопливо, тем же шепотом и откинулся на спинку стула.

      Сменцев продолжал улыбаться и молчал.

      – На Боге все строите, а сами не веруете, нет! – сказал опять Варсис.

      Еще помолчали.

      – А ты – веруешь? – спросил Роман Иванович, глядя на него прямо.

      Монах торжественно встал, тонкий, черный, поднял правую руку, – взметнулся рукав рясы, как черное крыло. Произнес громко, с заражающим волнением:

      – Верую! Верую в Господа моего, во вселенскую церковь верую! И в Россию, второе мое и любезнейшее отечество, верую, в силу и мощь народа ее, в правду, кровью омытую, – верую! верую!

      Сменцев глядел на него с удовольствием, почти с восхищением. Такой человек ему и нужен: тонкий, неглупый, верный и притом увлекающийся, способный вдруг прийти в экстаз от собственных слов, зажечься внезапно. Это одна из форм мудрого обмана – вдохновенная искренность мгновенья.

      – Ну, довольно. Сядь, успокойся, – произнес Роман Иванович ласково. – Что там? Поговорим лучше мирком.

      Тот уже сел и немножко сник.

      – Ежели так, вот что объясни мне, Варсисушка. Допустим на минутку, что ты прав, что я все на Боге строю, а сам в Бога не верую. Как же ты-то со мною в одних делах? Тебе бы проклясть меня, да прах отрясти…

      – Нет, что ж?.. – забормотал Варсис. – Это особая статья. Вы – король-человек, Роман Иванович. Как вы хотите – так и будет. Куда ж я без вас?

      – Отлично. Особая статья, так особая. Чего ж ты так торжественно о «тайне» объявлял? На что она тебе? Раскрывать ее кому-нибудь, что ли, будешь? Ведь не будешь. Да и кому? А вздумал бы, разве тебе поверят?

      – Не поверят, – признался Варсис. – И, действительно, что мне об этом… Я не рассудил, Роман Иванович, так сказал, в дружеской беседе. Я о вас наедине часто думаю, про себя, для себя, гадаю; очень ведь вы любопытный человек.

      – Благодарю. А теперь, – проговорил Сменцев другим тоном, строго, – будет. Ври, да не распускайся. Неси листки, просмотрим пока; я завтра утром уеду.

      Отец Варсис встал, схватил со стола пустую бутылку и стаканы.

      – Эх, свечи-то догорели совсем. Да ладно, там у меня в шкапике новые есть.

      И