Роман-царевич. Зинаида Гиппиус

небо, Юлитта Николаевна?

      Литта молчала. Но стыдно было молчать. За что она обижает Габриэль?

      – Здесь хорошо, – произнесла она вяло, еще думая о своем.

      Габриэль приподнялась на локте и тряхнула рыжей головой.

      – Вам, может быть, неприятно, что я так внезапно явилась и живу да живу? Я понимаю, это странно…

      – Что вы, Габриэль? – вспыхнула Литта. – Отчего вы так подумали. Здесь и дом не мой, я сама в гостях. Вы оттого, что я редко с вами разговариваю? У меня уж характер такой просто.

      Габриэль закусила травинку.

      – Здесь хорошо, и Алексей Алексеевич премилый, и все… Но, конечно, я бы давно уехала, если б могла. Не могу. Слово дала Роману Ивановичу дождаться его здесь. А мне даже и не пишут. Ни он, никто.

      Засмеялась и прибавила:

      – Алексей Алексеевич да и все, верно, думают, что я влюблена в Сменцева. Мне безразлично, однако вздор какой.

      Литта поглядела на нее с внезапным любопытством, но промолчала.

      – В него можно влюбиться, – продолжала Габриэль, уставив на Литту круглые, ярко-голубые глаза. – Он чистый человек, чище других… Да я-то не влюблена. Иногда, признаться, и жалко, что не влюблена.

      – Жалеете? Почему?

      – А он мне больше доверял бы. Он думает, что на женщину только тогда можно вполне положиться, когда она любит, то есть влюблена. В женскую любовь к делу не очень верит; в любовь к себе – да.

      Литте вдруг стала противна рыжая Габриэль, и ее слова, и Сменцев. Хотела сказать что-то, но Габриэль спокойно продолжала:

      – Он был бы прав, если б не смотрел узко. Без влюбленности женщина, конечно, никуда не годится. Но влюбленной можно быть и в дело, а перед душой дела, перед Романом Ивановичем, преклоняться.

      – Так вы перед ним преклоняетесь?

      – Конечно.

      Литта не находила слов. Но рядом с негодованием в ней росло любопытство, – глупое и неодолимое, – к этому Сменцеву. Если в него не влюблены, перед ним преклоняются… Но ведь неприятный же он…

      – Я за ним всюду пойду и всегда, – болтала Габриэль. – Он – раскрывающая горизонты сила. Я бы, пожалуй, и влюбиться в него могла, если хорошенько подумать, да ведь он меня не полюбит…

      – Ах, вот в чем дело! – сказала Литта зло; тотчас же, впрочем, раскаялась.

      Габриэль и не заметила возражения.

      – Он этим просто не занят. Энергия на другое направлена. И некогда. Это ведь очень большая трата времени – любить.

      – Прямо ужас, что вы говорите, Габриэль, прямо ужас. Я даже разобраться не могу. И вашего Сменцева окончательно не понимаю.

      – Его не сразу поймешь. Многих, например, увлекает его строгая жизнь. Какой, говорят, чистый, святой. Конечно, красиво, но это вовсе не банальный аскетизм. Роман Иванович выше. Я уверена, он никогда не станет бороться со страстью, если бы страсть такая пришла. На борьбу уходит еще больше сил и времени, чем на самую «любовь». Он цельный, цельный – вот что поймите.

      – Ну, тем лучше для него, – сказала Литта с досадой и встала. – Я пойду, пора, скоро обед.

      Габриэль