Роман-царевич. Зинаида Гиппиус

наверх, в мою комнату. Расскажите мне дальше и подробно не вообще, а все, как есть. Я знать хочу. Мне надо знать, то ли это, о чем я… мы думали… Не то? Надо мне.

      – Хорошо, – сказал Флоризель и встал. – Пойдемте, пожалуй. Только о чем рассказывать? И не мастер я. Мне же Роман Иванович говорил, что вы все знаете…

      – Почему говорил?

      – Как почему? Да Бог с вами, Юлитта Николаевна. Да разве тут все в словах дело? Оно само понимается. Вот гляжу я на вас, вижу, что вы такая простая, а лицо у вас печальное, беспокойное… Гляжу и чувствую, что вы вся тут же, с нами, и должны все знать… Холодно. Давайте, побежим по аллее к дому. Наперегонки. Живо согреемся.

      И они побежали. Длинноногий Флоризель был проворнее, но близорукость приучила его к осторожности, теперь же под деревьями стояла плотная ночная чернота, – и потому Литта не отставала от спутника. Деревья гуще, темнота чернее, едва видится впереди серое пятно просвета.

      – Ох, устала… Не могу… Кто это?

      Она в темноте набежала на кого-то, почувствовала чьи-то сильные руки на плечах.

      – Ну и бегаете же вы! – сказал невидный Роман Иванович, смеясь. – Едва успел руки протянуть. Вы бы упали.

      Флоризель в это время уже наткнулся на скамейку.

      – Вот и я едва не свалился, – заявил он, хохоча. – А зато ведь согрелись, правда, Литта?

      Они все пошли к дому, тихо. Литта действительно согрелась, ей было весело. И Роман Иванович, которого она не видела, казался ей таким близким.

      – Роман Иванович, послушайте. А куда девалась Габриэль? Она больше не приедет?

      – На что она вам? – шутливо спросил Сменцев. Флоризель подхватил: