Тысяча осеней Якоба де Зута. Дэвид Митчелл

господин… – У Огавы, кажется, горло перехватило. – Не такое известие, не здесь, не сейчас…

      Камергер Томинэ в нетерпении требует перевода.

      – Лучше не заставляйте его милость ждать, – говорит Ворстенбос, обращаясь к Кобаяси.

      Тот, запинаясь, излагает ужасающую новость.

      Со всех сторон сыплются вопросы, но ответов никто не смог бы услышать, даже если бы Кобаяси и Огава рискнули ответить. Среди общего гвалта Якоб вдруг замечает человека, что сидит по левую руку от градоправителя, через три места. Лицо его отчего-то тревожит секретаря. Возраст угадать невозможно, бритая голова и синее одеяние заставляют предположить в нем монаха или даже настоятеля. Плотно сжатые губы, высокие скулы, крючковатый нос, в глазах – беспощадный ум. Якоб не в силах уклониться от этого взора, как не может книга по собственной воле помешать, чтобы ее прочитали. Молчаливый наблюдатель склоняет голову к плечу, словно охотничий пес, почуявший добычу.

      V. Пакгауз Дорн на Дэдзиме

      Послеобеденный час, 1 августа 1799 г.

      Рычаги и шестеренки Времени сбоят от жары. В горячих влажных сумерках Якоб почти слышит, как сахар в ящиках, шипя, спекается комками. В день аукциона они пойдут за гроши торговцам пряностями, а иначе – вернутся в трюмы «Шенандоа» и осядут мертвым грузом в пакгаузах Батавии. Секретарь залпом приканчивает чашку зеленого чая. От горького осадка пробирает дрожь и головная боль усиливается, зато соображается лучше.

      Хандзабуро прикорнул на ложе из ящиков с гвоздикой, накрытых мешковиной.

      От его ноздри к выпирающему кадыку тянется липкий след, похожий на след слизня.

      Скрипу пера по бумаге вторит очень похожий звук с потолочной балки.

      Ритмичное царапанье вскоре заглушает еле слышное повторяющееся попискивание, словно визг крошечной пилы.

      «Самец крысы залез на свою самку», – догадывается Якоб.

      И его окутывают воспоминания о женском теле.

      Этими воспоминаниями он совсем не гордится и никогда о них не говорит…

      «Такие мои мысли, – думает Якоб, – бесчестят Анну».

      …Но образы не отступают и сгущают кровь подобно корню маранты.

      «Сосредоточься, осел, – приказывает себе секретарь. – Думай о работе…»

      С усилием он возвращается к погоне за полусотней рейхсталеров, которые затерялись в чащобе поддельных квитанций, найденных в сапоге Даниэля Сниткера. Якоб пробует налить себе еще чаю, но чайник пуст.

      – Хандзабуро? – зовет Якоб.

      Слуга и не думает пошевелиться. Похотливые крысы затихли.

      – Хай! – Спустя долгие мгновения слуга подскакивает на своей лежанке. – Господин Дадзуто?

      Якоб приподнимает чашку в чернильных пятнах.

      – Хандзабуро, принеси, пожалуйста, еще чаю.

      Хандзабуро щурится и трет затылок.

      – Ха?

      – Еще чаю, пожалуйста. – Якоб взмахивает чайником. – О-тя.

      Хандзабуро со вздохом встает, берет чайник и плетется прочь.

      Якоб принимается чинить перо и тут же начинает клевать носом…

      …Посреди