Синие стрекозы Вавилона. Елена Хаецкая

уж в Оракуле, в кабаке бесовском, чем тут, – прав был дедок-надсмотрщик, который Верховному Жрецу раба негодного всучивал.

      Раза два оборачивался. Глядел, как барак отдаляется.

      Пустой была площадь, только мусор повсюду валялся – час уборщиков еще не настал. На одном обрывке остались корявые буквы «ПОМОГИТЕ, ЛЮДИ ДОБ…»

      Обойдя же ларь, густо истыканный этикетками с надписью цены, наткнулся Бэда на того самого дедушку, которого только что с благодарностью вспоминал. Лежал дедуля-надсмотрщик в синей своей, будто бы железнодорожной, тужурке, пятками и затылком в грязную мостовую упираясь, строгий, вытянувшийся. И совершенно мертвый.

      Глядел пусто и скучно, а лицо у него было серое. Скоро уборщики придут, выметут мусор, клочки и обрывки, снесут в угол площади ящики и иное дерьмо и подожгут. И дедулю туда же, наверное, сунут, чтобы не разлагался. А может, похоронит его городская администрация, ежели он на службе числился.

      Бэде до этого дела было немного. Только странно показалось, что на животе у дедка какой-то паренек примостился. Сперва Бэда паренька этого и не заметил, а после глянул и увидел: точно, сидит.

      Босоногий, в одной только набедренной повязке, встрепанный мальчишечка лет, наверное, девяти или десяти, ясноглазенький, востроносенький. В носу ковырял задумчиво и на Бэду глазками постреливал.

      – Привет, – сказал Бэда.

      Паренек хихикнул. И видно было, что радостно ему.

      – Ты чего здесь сидишь? – спросил Бэда.

      Паренек огляделся.

      – А что? – сказал он наконец. – Нельзя?

      – Да нет, можно… – Бэда был растерян. – Только странно это.

      – А чего странного?

      – Так на трупе сидишь, – пояснил Бэда.

      – А…

      Мальчик поглядел на мертвого дедка и вдруг фыркнул, да так заразительно, что Бэда тоже улыбнулся. Хотя чему тут улыбаться? Ну, лежит за пивными ларями жмур. Положим, бывший знакомец. Мясо из рабской похлебки пальцами вылавливал и ел, это Бэда про него доподлинно знал. Ну, что еще? В купчих цену писал меньше, чем платили на самом деле. Так ведь кто этим не занимался? Все, почитай, занимались. Был, в общем, падлой средней руки этот жмур.

      И все-таки что-то нехорошее было в том, что этот мальчик так на нем сидел. Бесцеремонно это.

      Бэда так и сказал.

      – Тебя как звать? – спросил мальчик, щурясь. – Я тебя, вроде бы, видел прежде.

      – Бэда, – сказал белобрысый программист.

      – Беда, – поправил мальчик. И зашелся хохотом. Едва не повалился, пятками задергал в воздухе, попкой сверкнул.

      – Повязку намотай по-человечески, – строго сказал Бэда. Ему не понравилось, что мальчишка потешается.

      – Иди ты со своей повязкой… Этот вот, – мальчик по жмуру постучал кулачком, – он же тебя Оракулу продал, да?

      – Да…

      – Говорил я ему, чтобы не делал этого. Ты ведь христианин, Бэда, верно?

      – Ну. – Бэда заранее надулся. Ему немало пришлось уже выслушать по этому поводу. Бэда не был усердным христианином, как не был он усердным студентом, а теперь и сотрудником Оракула. Но переходить в иную веру не собирался.

      – Так этот