Синие стрекозы Вавилона. Елена Хаецкая

за вас… Нельзя туда, нельзя! Ба-арышня!..

      Дергаясь, острым локтем будто клюя тетку Кандиду в мягкую грудь:

      – Отстань! Дура старая!

      – Барышня… – позабыв с перепугу, где и находится, тетка Кандида взвыла (прежде прислугой была в богатом доме и на вздорных хозяйских дочек нагляделась).

      Пиф стряхнула с себя служанку, кулаки стиснула, присела аж с натуги и заверещала страшно:

      – Где он?!!

      Беренгарий, ухмыляясь, сказал очень двусмысленным тоном, будто подразумевая нечто большее:

      – Здеся…

      Отшвырнув Беренгария, туда бросилась, куда кивнул.

      – Сопляк! Дерьмо!

      И понесла…

      Программисты, кто в бараке был, с наслаждением слушали. Давно такого не бывало. Прямо роман.

      Это чтобы младшая жрица, позабыв приличия, к программистам врывалась. Это чтобы пифия прилюдно грошового раба честила… Пусть в цивильном не сразу в ней пифию признаешь, да ведь главного это не отменяет: прибежала и орет. Аж визжит.

      Нет, давненько такого не бывало. На памяти Беренгария – вообще ни разу.

      За нарами в два яруса, отгораживая их от двери, большой шкаф стоит, боком повернутый, будто еще одна стенка. Шкаф как башня крепостная – гигантский, дерева темного, массивного. В шкафу шмотки всякие, молью полупоеденные, поверх шмоток разные провода навалены – иной раз что-нибудь оттуда и сгодится. Ну и еще всякое разное барахло, несколько порнографических журналов такой древности, что сейчас их и смотреть-то смешно. А под самым низом свили гнездо мыши.

      За шкафом же «подсобка» – на шатком столике таз с мутноватой водой и синий жестяной рукомойник допотопной эпохи – ровесник законов царя Хаммурапи. После потопа мало что уцелело, такие сокровища, такие книги погибли – а вот эта ерунда, смотри ты, до сей поры людям служит…

      Бэда безответный как раз под этим рукомойником и плескался, посуду за всем бараком мыл. На него обязанность эту повесили, пока тетка Кандида хворала своей заразной хворью. Хоть и знали, конечно, что хворь у Кандиды фальшивая, но не выдавать же старуху…

      Рядом с Бэдой, на грязном ящике с белыми пятнами мыльной пены, душа надсмотрщикова мостилась. Ногами болтала и языком молола. Душу не то не видел больше никто, не то внимания на нее не обращали.

      Мальчишка был теперь, помимо набедренной повязки, облачен в синюю дедову тужурку. Других перемен в его облике не наблюдалось.

      – Видел Его-то? – спросил Бэда, прерывая длинное бессвязное повествование души о ее странствиях.

      Мальчик коротко кивнул.

      – Ну что, рассказал Ему?

      – А… – Мальчик вздохнул и махнул рукой. – Он и так все знает.

      – Ругался? – сочувственно поинтересовался Бэда.

      – Не… Он расстроен, – еле слышно сказал мальчик. – Ой, ну не спрашивай про это, а то зареву…

      И тут – грохот двери и звериный почти визг: «Где он?!!»

      Душа беспокойно заерзала на ящике и вдруг смылась куда-то – Бэда даже не понял, как это вышло.

      И вот, своротив по дороге стул и споткнувшись о чьи-то ботинки, врывается в закуток, от гнева раскаленная