Синие стрекозы Вавилона. Елена Хаецкая

было неудобно, поэтому один из служителей просто огрел его предусмотрительно припасенной плеточкой.

      Бэда подскочил, вытаращив глаза. То, что он увидел, очень ему не понравилось. Два дюжих молодца, облаченные в кожаные фартуки. По случаю жары, кроме фартуков, на них больше ничего не было, поэтому Бэда мог свободно обозревать их потные мускулистые торсы, густо поросшие, где надо, черным волосом, а когда те повернулись – то и на диво упругие ягодицы, помеченные клеймом. Шифр был незнакомый. (Впоследствии умный Беренгарий растолковал глупому Бэде, что такую метку ставит Министерство Внутренних Дел, при котором, собственно, и готовят костоломов. Впрочем, в дипломе у них значилось «мозгоправы». Их можно встретить во всяком приличном учреждении. Правда, Бэда до сих пор не работал в приличных учреждениях…)

      – Да встаю я, встаю, – мрачно сказал Бэда. И когда мозгоправ огрел его вторично, рявкнул: – Одеться дай, кретин!

      Подумав, мозгоправ плетку опустил. И то правда. Как тут оденешься, когда все время лупят.

      Ворча под нос невнятное, Бэда натянул штаны.

      – Будет, – лаконично сказал мозгоправ. И подтолкнул его в спину.

      Бэда послушно пошел из комнаты – в одних штанах, босой. Беренгарий проводил его глазами и, вздохнув, постучал себя пальцем по виску.

      Когда дверь за полоумным программистом закрылась, Беренгарий вытащил кипятильник и принялся готовить себе кофе.

      – А за что его?.. – спросил кто-то из угла.

      Всецело поглощенный своим похмельем Беренгарий ответил, не оборачиваясь:

      – В бараке ночевать положено. Не вольнонаемный.

      – Подумаешь! – фыркнули в углу.

      – Гм, – сказал Беренгарий. – Так его со жрицей видели.

      В углу почтительно свистнули.

      – Рано начал, – заметили.

      – Рано кончил, – поправил Беренгарий. – В прежние времена за такие дела яйца отрезали. Очень даже запросто.

      В углу пожали плечами. На том разговор и закончился.

      А Бэду тычками через двор погнали. И не то, чтобы так уж упирался Бэда – вовсе и нет; напротив, смирен был и топал, куда велели, без разговоров; а просто положено так было, чтобы тычками гнать.

      Пригнали, в подвал на грузовом лифте спустили. Мрачный лифт, темный, еще деревянный. Двери за спиной хлопнули оглушительно и открылся коридор. Гнусный коридор. Да и весь флигель гнусный, а уж о подвале и говорить нечего. И запах стоял здесь неприятный. Воняло будто тухлой рыбой.

      Белобрысый на то и дураком был, чтобы головой вертеть и с любопытством по сторонам смотреть. И даже лыбиться – будто не понимал, куда его ведут.

      Привели.

      Все, как положено: по стенам разное выставлено – тут тебе и «гантели царя Хаммурапи», и «ашшурская железная дева» (с шипами), и «седалище Семирамис» (тоже с шипами, только более острыми), и «шутка Эрешкигаль» (заостренные козлы, на которые сажают верхом), и «коготочки Наны»… Словом, набор внушительный. Впечатляющий, можно сказать, набор.

      У стены, где оконце, вросшее в землю, стол с креслом.