Синие стрекозы Вавилона. Елена Хаецкая

отираться! Уходили бы, госпожа, покуда не приметил кто…

      Беренгарий на Кандиду цыкнул грозно: портила бабка всю потеху. Кандида отступилась и только слыхать было, как топчется в темноте, вздыхает, сопит – на новый приступ решается.

      – А что случилось-то? – снова спросил Бэда.

      – То и случилось. Сняли безбрачные… Ты хоть знаешь, сколько это?

      Бэда помотал головой, все еще оглушенный.

      – Больше, чем сам ты стоишь! – со слезами взвизгнула Пиф. Размеры ущерба вдруг пронзили ее, будто стрелой, причинив душевную боль силы неимоверной. – Тридцать в месяц! Тридцать серебряных сиклей, ублюдок!

      – Да ну! – восхищенно сказал Беренгарий. – Только за то, что с мужиками не трахаешься?

      – Преобразование сексуальной энергии… – начала было Пиф и рукой махнула. – Что я тебе объясняю…

      – Я тоже с мужиками не трахаюсь, так мне за это ничего не платят, – глумливо произнес Беренгарий и, увидев, какое у Пиф сделалось лицо, попятился за шкаф.

      А Бэда не нашел ничего умнее, как сказать:

      – За меня не тридцать, за меня пятьдесят дали.

      Пиф разъяренно засопела:

      – Что ты ему наболтал?

      – Да ничего. Мол, доставил младшую жрицу домой, умыл ее, раздел и уложил в постель.

      Пиф заскрежетала зубами:

      – Это ты называешь «ничего»?

      – В определенном смысле это именно «ничего», – подтвердил Бэда. – А ты что, ничего не помнишь?

      Пиф покачала головой.

      – И как пиво тебе с утра приносил, тоже не помнишь?

      – Какая разница? Главное – что они в протоколе написали.

      Тут в коридоре за раскрытой дверью снова зашевелилась тетка Кандида, невнятно жалуясь на судьбу.

      Пиф плюнула и повернулась, чтобы уйти. Беренгарий с хохотом крикнул ей в спину:

      – Пифка! А ты что, и правда не помнишь, как с ним трахалась?

      В отвратительном настроении Пиф прошла переаттестацию; в день получки расписалась за голый оклад, и Аксиция, аккуратно сложив в карман свою надбавку за безбрачие, пригласила подругу в кафе. Пили кофе, ели мороженое. Аксиция молчала, Пиф многословно бранила мужчин. Потом расстались.

      Через неделю она снова вышла на суточное дежурство. Хрустя солеными сухариками в темном офисе, где горела только настольная лампа, Пиф читала информационно-аналитические материалы, принесенные Беренгарием еще до обеда. Зевала во весь рот, едва не вывихивая челюсти.

      В офисе стоял крепкий кофейный дух, но все равно хотелось спать. Дела были скучные и несрочные.

      Богатые родители балованного сынка интересовались будущим своего чада. И без всякого Оракула ясно, каким оно будет, это будущее. (Да, получит… Да, женится… Да, найдет… Да, достойно продолжит… Нет, не полюбит… Нет, не научится… и т.д.) Достаточно на морду этого сынка поглядеть (мамочка с папочкой даже фото прислали, так озаботились).

      Второе дело – и того скучнее. Какая-то лавчонка, которую содержат мать с дочерью, хочет изменить профиль деятельности. Торговала недвижимостью, а хочет перейти на стеклотару. Как это скажется на их бизнесе? («Хочем процветать»). А-а-ахх, зевала Пиф. Да никак не