Летчицы. Люди в погонах. Николай Потапов

стало тихо, лишь слабо шумели верхушки деревьев да трепетно дрожали на ветру листья.

      Пришла адъютант эскадрильи Якубович.

      – А я к вам, товарищ майор. Письмо вот принесла, – помахала она конвертом. – Так что придется, Вера Петровна, поплясать…

      – Давай, давай! Заждалась этих писем, – она нетерпеливо взяла письмо и посмотрела на конверт.

      Лицо ее сразу потускнело: адрес был написан незнакомым почерком. Звягинцева разорвала конверт, руки ее мелко дрожали, буквы прыгали перед глазами. Она никак не могла сосредоточиться.

      – Саша… – произнесла она глухо, хотела сказать что-то еще, но спазмы сдавили горло.

      Сутуло покачиваясь, она медленно вышла из сада.

      – Сын? – спросила Аня у Якубович.

      – Сын… – зашмыгала она носом и расплакалась. – Разве я знала, что там похоронка на сына?.. Разве я знала?..

4

      Домой Ольга попала поздним вечером. Мать возилась на кухне с посудой и не слышала, как вошла Ольга.

      – Здравствуй, мама!..

      Пелагея Петровна обернулась, всплеснула руками.

      – Оля…

      Ольга подбежала к ней, обняла, почувствовав, как под кофтой затряслись худые плечи матери.

      – Ну, успокойся, успокойся… Радоваться надо, а ты в слезы… – мягко проговорила Ольга и заспешила к кроватке сына.

      Сережа спал, разбросав руки поверх одеяла, рот был чуточку открыт, и было слышно, как он посапывал.

      – Сынулька! Родненький! – всхлипывала Ольга, наклоняясь к кроватке. – Ну, проснись, проснись, сонуля… Мама приехала…

      Пелагея Петровна, не выдержав этой сцены, отвернулась, вытерла платком глаза.

      – Разденься хоть… Или сразу обратно? – с укоризной проговорила она.

      – Побуду, побуду… Дня четыре.

      – С головой-то что? – Мать сразу насторожила повязка на голове Ольги, как только она увидела дочь.

      – Так, пустяки…

      Ольга взяла на руки сына, стала целовать лицо, руки. Сережа открыл глаза и, увидев незнакомую женщину, заплакал.

      Подошла Пелагея Петровна, взяла его к себе.

      – Это твоя мама, Сережа. Твоя мама…

      На руках у бабушки мальчик успокоился, но продолжал смотреть на Ольгу сердито и хмуро.

      – Совсем отвык, – кручинилась бабушка. – Долго воевать-то собралась?

      – До конца войны.

      Ольга вытащила из чемодана игрушечный самолетик, сделанный умельцами из плексигласа, дала сыну. Но он отвернулся, не взял.

      – Может, хватит, пока жива? – не унималась Пелагея Петровна. – И о нас подумай. О сыне.

      – Не надо об этом, мама. – Ольга подошла к сыну. – Ну иди ко мне, иди, мой маленький.

      Сережа нехотя протянул к ней руки. Ольга прижала его к себе, стала целовать лицо, голову… Слезы застилали ей глаза, и она ушла с ним в другую комнату.

      Раздосадованная Пелагея Петровна устало села на стул. Трудно жилось ей с внуком. Сама она работала на фабрике, где шили солдатское обмундирование. Рабочий день длился по 14–15 часов, и она так изматывалась за день, что домой возвращалась еле волоча ноги. Пока она была на фабрике, с внуком