Летчицы. Люди в погонах. Николай Потапов

к летчицам относились с высокомерием. Аэродром их находился рядом, времени требовалось немного, и она повела туда свою «пешку».

      Снизившись до десяти метров, Надя прошла вдоль стоянки, видела, как разбегались и прятались в укрытия люди, приняв их ПЕ-2 за самолет противника, а потом сделала крутую горку, положила «пешечку» с крыла на крыло, послав на землю «воздушный привет». Они запомнили хвостовой номер самолета и по нему определили виновницу вызванной на аэродроме суматохи. Она потом подтрунивала над Костенко, рассказывая ему, как некоторые «храбрецы», завидев ПЕ-2, метались по стоянке, прячась в укрытия. Она уже и забыла об этом случае, а Макаров, оказывается, помнил, хотя почему-то ей не говорил и не упрекал за нарушение летной дисциплины.

      Отпустив Басову, Макаров вызвал экипаж Голубкиной. Перед ним лежала на столе все та же карта.

      Указав на обведенный синим карандашом кружок, он сказал:

      – Вот здесь находится железнодорожный мост. Видите?

      – Вижу, – ответила Ольга, посмотрев на карту.

      – Приказано его уничтожить.

      – Уничтожим…

      – Это нелегко, товарищ Голубкина, – медленно, с растяжкой, произнес Макаров. – Это мост. В него попасть трудно. К тому же его прикрывают зенитки, истребители. Из других полков летали. И не раз… А мост стоит. Через него противник перебрасывает к фронту войска.

      Макаров замолчал, постоял, видимо, ждал, что скажет Ольга.

      «По интонации голоса можно узнать – робеет человек идти на такое задание или нет», – думал он.

      Макаров понимал, насколько сложна и опасна обстановка в том районе, куда они полетят. Длительный полет над местностью, где противник сосредоточивает свои силы и которую он усиленно прикрывает с воздуха, связан с большим риском. К тому же за одиночным самолетом всегда охотятся истребители, так как знают, что это, как правило, разведчик, и, чтобы разведданные не попали в руки противоборствующей стороны, преследуют его до тех пор, пока не собьют.

      Макаров в экипаж верил. И все же в глубине души он чувствовал щемящую боль от того, что приходится посылать их на такое трудное задание. Он уже не раз замечал за собой подобное состояние: и жалость, и грусть, и боль, когда девушки уходили в полет, будто он, Макаров, был повинен в том, что им, женщинам, приходится выполнять эту тяжелую работу. И когда однажды с задания не вернулся экипаж, он не находил себе места. Что ни говори, а служить ему в мужском полку, где он был заместителем командира, было гораздо легче. Война все-таки, считал Макаров, не женское дело.

      Он тепло посмотрел на Ольгу, опустил глаза. Ольга по-своему поняла и эту длительную паузу, и этот его взгляд, лишь спросила:

      – Полетим одни?

      – Одни… Больше шансов проскочить незамеченными. А вы что предлагаете?

      – Действительно, одним лучше. Я тоже хотела вас об этом просить. – Немного подумав, предложила: – Хорошо бы, конечно, ударить на зорьке. Взлететь ночью, выйти к мосту на рассвете…

      – А что? Пожалуй, верно, – одобрительно проговорил Макаров. – Принимается. Готовьтесь.

      Макаров ушел на КП, а девушки, развернув