Патриот. Андрей Рубанов

ты никогда ничего не заработаешь.

      – Время покажет.

      Женя молчит мгновение, смотрит внимательно и произносит глухо, с нажимом:

      – И не надо таких взглядов кидать. Если что-то не нравится – ты в любой момент можешь быть свободен.

      – Нет, – отвечает Сергей, неожиданно пасуя. – Мне всё нравится.

      – Это бизнес. Ничего личного.

      – Я понимаю.

      – Как человек ты мне симпатичен.

      – Спасибо.

      Женя улыбается, грамотно разряжая ситуацию.

      – Да ладно, «спасибо». А сам думаешь: «Вот же жадная падла».

      – Нет, – отвечает Сергей без всякой искренности, – не думаю.

      – Неважно. Если думаешь, что я жадный, – значит, ты жадных не видел. Но ничего. Ещё увидишь.

      Так Серёжа Знаев впервые в жизни получил доход в твёрдой валюте.

11

      Это был не ресторан – бар в американском стиле. С потолка гремела «Симпатия к дьяволу», скрежетание гитар, безапелляционный фальцет Джаггера. Знаев вспомнил Нью-Йорк, разноцветные толпы загорелых улыбающихся космополитов. Ухмыльнулся про себя. В Москве всё американское мгновенно превращается в отчаянно русское. Не все тут космополиты, не все загорелы и белозубы, не всем хватает двух шотов крепкого, чтоб расслабиться. Пьют круче, хохочут громче; каблуки – выше, декольте – рискованней, взгляды – прямей. Не Манхэттен, нет. Гораздо интересней.

      Цены ниже, прёт сильнее.

      Круто пахло апельсинами, по́том, духами, жареной картошкой, предчувствиями длинного весёлого вечера.

      Знаев поискал глазами «печального коммерсанта» и, разумеется, нашёл его у дальней стены: пиджак снят, ворот нараспашку, золотая цепочка, взгляд блуждает меж стаканом виски и раскрытой записной книжечкой «Молескин», а справа и слева от книжечки – два телефона: в Москве опять стало модным иметь два телефона, а было время – это считалось провинциальным и смешным.

      Рядом с «печальным», в самом тёмном углу, за пустым столом сидели двое: юная худенькая девушка и крупный – втрое больше спутницы – широкий в кости человек без возраста, с сильно обветренным медным лицом моряка или таёжного жителя, в чёрной заношенной майке и старых джинсах. Его спутница была духовно продвинута с ног до головы: руки и шея – в сложных цветных татуировках, в ушах – тоннели, оттянувшие мочки к самым плечам.

      Меднолицый сидел прямо, расправив громадные плечи, держал в поднятой руке чашку с чаем. Сидел и не двигался, глядя в никуда.

      Рука меднолицего истукана сгибалась в локте почти неуловимо для глаза.

      «Пелена? – озабоченно подумал пьяный Знаев. – Или спутанное сознание? Я провалился в прошлое? Я вижу тонкий мир?»

      В дальнем конце зала разбили стакан; публика разразилась одобрительными возгласами и свистом. Фальцетом затявкала чья-то карманная собачка.

      Нет, понял Знаев, не тонкий мир, – тот же самый, надоевший, реальный. Привычный.

      Тем временем рука с чашкой неизвестным образом оказалась уже возле губ меднолицего.

      Духовно продвинутая девчонка смотрела, не отрываясь, и не мигала даже.

      Прочие посетители, пьющие, по случаю