Патриот. Андрей Рубанов

пятьсот тысяч.

      – Уже вернул, – сказал Знаев. – Не пригодились.

      – Значит, твой сын – гордый парень?

      – Ещё какой. Говорю: у меня большой магазин… Давай ко мне на склад… Нет, отвечает, так неинтересно. Очень правильный юноша. Пять минут поговорили – а у меня сердце до сих пор как будто в тёплом меду плавает.

      – В тёплом меду… – озабоченно пробормотал Горохов. – Что за таблетки ты принимаешь?

      – Нейролептики. Транквилизаторы. Такими кормят буйных психов.

      – Извиняюсь за прямой вопрос: а у тебя крыша от них не поедет?

      – Не знаю, – сказал Знаев. – Там видно будет.

      И нагнулся, достал из-под стола старую, наполовину пустую бутылку крепкого. И два стакана.

      Вошедшая в кабинет Маша Колыванова застала самый апогей священной процедуры, когда слух соучастников радуется звонкому бульканью, и пространство вокруг наполняемой посуды набухает отчаянным спиртовым духом, и ноздри трепещут, и душа замирает в коротком приступе смятения: ну вот, опять алкоголь.

      – Что празднуем? – осведомилась Маша.

      Знаев немедленно достал третий стакан. Маша азартно ухмыльнулась.

      – У меня, – сказал ей Знаев, – появился второй ребёнок.

      – Ого, – сказала Маша. – Требую подробностей!

      – Всё как в любовном романе, – сказал Знаев. – Я провёл с женщиной всего одну ночь. Через шестнадцать лет выясняется: не напрасно. Сын! Сегодня познакомились.

      – Поздравляю, – сказала Маша, заметно возбуждаясь. – Что чувствуете, Сергей Витальевич?

      – Любовь, – ответил Знаев. – А ты что подумала?

      – То же самое, – сказала Маша. – И как он? Хороший парень?

      – Моя точная копия, – ответил Знаев, снова ловя себя на физическом ощущении гордости, на том, что его распирает.

      Выпили.

      Маша Колыванова была тренированным застольным бойцом и занюхала собственным запястьем.

      Горохов проглотил с равнодушным лицом, но закашлялся.

      Знаев же – опьянел мгновенно, как будто поскользнулся, упал и приложился затылком о твёрдое.

      – Маша, – спросил он, – а твоему сыну – сколько?

      – Двадцать три, – ответила Маша со вздохом. – Боюсь, скоро он сделает меня бабушкой.

      – И что в этом страшного?

      Маша точным движением согнутого пальца придержала тушь под накрашенным глазом.

      – Сергей Витальевич, – сказала она, – идите к чёрту. Я не хочу быть бабушкой. Моя цель – оставаться сексуальным объектом.

      – Тебе, Маша, это удаётся, – сказал Знаев и вручил бутылку Горохову.

      – Налей ещё. И пойдём работать.

      Горохов немедленно исполнил распоряжение шефа; в самый решительный момент в его кармане зажурчал телефон, но наливающий не обратил на это никакого внимания.

      – Ещё одно, – сказал Знаев, глядя на Машу. – На меня завели уголовное дело. Враги всё ближе. Торговая сеть «Ландыш». Григорий Молнин. Миллиардер. Давит на меня через прокуратуру Москвы. Мне предъявили обвинение. Подняли все старые истории. Банкротство банка. Заявления недовольных.