Ярмарка. Елена Крюкова

Да? На свет идите… сюда.

      Снова кухня; снова чай. И к чаю баранки. И яблочное варенье, прозрачные сладкие золотые дольки. Пьют и едят старики, а сколько им осталось?

      Может быть, нисколько. Сегодня. И завтра. И все.

      Старик Матвеев пил и ел, и его слепые глаза мазали по Марии малярной, белой кистью. И белые волосы он горячим от чая дыханием отдувал со лба.

      – Все ли у вас хорошо, Василий Гаврилыч?

      Старик поставил чашку в блюдце и промахнулся. Мария успела подхватить горячую чашку, и все же горячая капля пролилась старику на руку.

      – Машер… Отличное вареньице… Да нет, нет, не обжегся я… – Его длинный вздох обволок ее лицо серой паутиной. – Я… просто… Мне сегодня пожар приснился.

      – Как приснился? Расскажите!

      Он любил рассказывать своей Машер свои сны.

      – Да, вот так… Будто бы ко мне стучат. Приходят. Знаешь, как раньше: ночью, чтобы забрать… А я – в белье – с постели прыг! – подтяжки не найду, брюки… так в кальсонах и стою перед ними… А они мне: собирайся быстрее! Живей! Жизнь свою спасай! Да вы меня спасти пришли или погубить, я им кричу?! А они мне: давай прыгай в окно, гляди, уже началось!.. И правда… все вокруг меня…

      Старик замолчал. Мария терпеливо ждала. Ее руки делали свою работу: наливали заварку, лили в чашку кипяток, накладывали варенье в старую, как Матвеев, битую розетку.

      – Ну что?.. что вокруг вас…

      – Горит! Все горит! Дом наш – горит! Полыхает! Стены рушатся… Искры – стеной встают… Огненный ливень! Пламя летит… опаляет! Волосы на мне – уже горят! И я ору недуром! И качусь колобком вниз по лестнице! И…

      Мороз пошел у Марии по спине.

      Рассказ об этом сне, такой настоящий, такой жаркий…

      – Ну?

      – И выкатываюсь на снег! А дом наш – как факел! Огнем охвачен! Горит, горит мое жилье! Горят милые, бедные бревнышки наши! – Старик хлюпнул носом, утер лицо ладонью. – Костром пылает! Искры, как зерна, летят… Ночь… И я стою рядом с пожаром, с домом нашим горящим… и плачу, и так кричу страшно, что глотку криком разрывает! Ведь это последний дом мой горит… жизнь, вся жизнь моя горит и сгорает! На-все-гда…

      Он взял чашку в обе руки, наклонил над ней трясущуюся голову. По его лицу шли волны ужаса.

      Да, он боится. Он очень боится смерти.

      Он, не боявшийся смерти в бою. В тюрьме отсидевший. Детей и внуков – похоронивший.

      Его пальцы искали и не находили сигарету, спичку. Его легкие просили глотка дыма. Глотка – забвенья.

      – Василий Гаврилы-ыч… ну что вы! – бордо выкрикнула Мария и обняла старика за дрожащие плечи. – Вы знаете, к чему пожар снится? А?

      – Не-е-е-ет…

      Он привалился медным морщинистым лбом к ее круглому, как яблоко, плечу.

      – К деньгам, вот к чему! Прибыль будет у вас, прибыль!

      Она врала или говорила ему правду? Откуда она это взяла? Она никогда никаких сонников не читала.

      Слепые глаза повелись вниз, вбок. Слепые глаза искали ее руки. Ее глаза. Искали и не находили.

      Она сама нашла руками его руки, сжала. Нашла губами его сморщенную, как кожица яблока в ее