Ярмарка. Елена Крюкова

ее, Марии, жилье. Теперь все они, все бездомные, будут жить у них?

      Варенье, варенье мое, и ты не сгорело… Жженый сахар, райские яблочки…

      Жители вытащили из сараев дрова, отыскали пилу, распилили шкафы, подожгли их. Устроили костер. Грели руки. Приседали у огня; грелись. Снова плакали.

      Их немного было, жильцов. В доме было всего восемь квартир.

      Огонь убивает, и огонь спасает.

      Они смотрели на костер, на черные доски и пепел, на поземку, обвивающую ноги, друг на друга. В мокрые, кривые от отчаянья, холодные, бледные лица друг друга смотрели они.

      – Мама, как все быстро… – сказал Петр, кусая губы.

      И правда, как все быстро, подумала изумленно она.

      Подожгли! Пожарные сказали – дом подожгли. Кто? Зачем?

      – Да вить известно, зачем! – крикнула сквозь рыдания старуха Лида. – Штобы выселить нас, мусор человечий! Куда угодно! А тут… земля освободится!.. и они, богатеи, роскошный домище себе отгрохают… И будут, как цари!..

      – Цари, – глухо, тихо сказал старик Матвеев. – Вот они, наши новые цари. А мы – их новые рабы.

      И захохотал – тихо, страшно, безумно.

      Мария грела руки дыханьем.

      У них сгорела кухня и столовая. Осталась жива кладовка и Петина спаленка.

      Ванна на чугунных лапах – жива… Старый чугунный лев…

      Рукавицы, ее дворницкие рукавицы. Они живы, не сгорели. Они там, в кладовке. И ее метлы. И ее лопаты. Она завтра выйдет на работу. До шести утра еще сколько там? А, еще два часа.

      И – ни одной звезды на небе.

      – Пушкин пропал, – сказала Мария одними губами.

      Петр услышал.

      Ежился на ветру, засовывал пальцы под обшлага «косухи».

      – Сгорел, – бросил, как плюнул окурок на снег.

3

      Кулак сжался, косточки выпялились из кулака, и кулак громко, неробко постучал в дверь кабинета.

      – Да! – раздался гнусавый голос.

      Голос звучал так: «К черту подите».

      Мария шагнула в кабинет, как в клетку с хищниками.

      Быстро обежала пространство глазами. Нет, опасности вроде нет. Не нападут.

      Она впервые в жизни была в кабинете, где сидели власти.

      – Здравствуйте, – сказала Мария.

      Ей не ответили.

      – У меня письмо, – сказала Мария и протянула руку с бумагой. – Передать… мэру.

      Густо накрашенная женщина за столом даже не повела головой в ее сторону.

      За другим столом тоже сидела женщина. Мария покосилась на нее. Вторая дама копалась в бумагах. Похоже, обеим дамам дела не было до Марии.

      – Извините, – сказала Мария, повысив голос. Ей захотелось скомкать в кулаке письмо.

      – Что вы кричите? – сказала первая дама, не поднимая головы. – Потише.

      – Возьмите письмо, и я уйду, – сказала Мария очень тихо.

      Нить оборвалась внутри, и она поняла: ничего тут не выйдет.

      Первая дама подняла пышноволосую голову, крашеная копна дрогнула. Мария поразилась тому, как зазывно, первобытно размалевано уже стареющее, в морщинах, толстое, надменное лицо. «Не