Ярмарка. Елена Крюкова

на меня, как в зеркало. Я – на него.

      Зырим. Таращимся!

      – Еп твою мать, – он говорит так весело.

      И я тоже говорю:

      – Да уж.

      Официантка подходит, смазливенькая. Челочка косая. И глазки косят, будто пьяненькие.

      – Две водки по сто, – этот бритый говорит. – И еще устрицы. И блюдо креветок.

      А сам на меня не отрываясь смотрит.

      – Ты че на меня как на девку смотришь? – я его спрашиваю.

      – Ничего, – говорит. – Выпить с тобой хочу, пацан. Тебя как звать?

      – Петр, – говорю. – А тебя?

      – Степан.

      – Степан, классное имя, – говорю.

      Косая Челка нам две по сто на стол брякнула, и еще два блюда звяк-звяк – одно с какими-то слизняками в раскрытых раковинках, другое – с нежными розовыми хвостиками очищенных креветок. Креветки я уже ел в жизни.

      – А это че за херня? – спрашиваю пацана. И смеюсь.

      – Это? Устрицы, темнота, – и смеется тоже, во всю глотку.

      Так сидим и ржем, как кони, а ведь еще не пьяные.

      – Тише, вы! – из-за соседнего стола кричат. – Спокойно не посидишь!

      – Да, да, – мой лысый оборачивается, – извините, мы нечаянно! Вот встретились…

      И точно: гляжу на него, будто сто лет знаю его.

      Берем водку, он свою, я свою. Поднимаем стаканы. Сдвигаем.

      Над этими, зверюгами, устрицами.

      А они листочками такими зелененькими уложены.

      Как венками надгробными.

      – Ну, будь! – и подмигивает мне. И лысый череп лоснится. – Давай!

      – Будь!

      Выпиваем.

      Водка терпкая такая. Будто перца туда насыпали.

      Перцовка, что ли?

      А, один хер.

      – Ты кто?

      Берет ракушки руками, пальцами выковыривает из них слизь, кидает в рот, ест меня глазами. Глаза такие сине-зеленые, светлые, прозрачные, как хрустальные, зимние, две ледышки.

      – А ты кто?

      – Я первый спросил.

      – Не видишь – человек.

      – Это я вижу. Делаешь что?

      – Живу.

      – Так. Понял. Надо еще выпить.

      Косую Челку подозвал. Говорит:

      – Тащи еще! С другом гуляем.

      Моментально принесла.

      Еще выпили. Я креветку вилкой подцепил. Он со смехом следил, как я вилку ко рту несу, как креветка у меня с вилки в пустой стакан падает.

      – Давай руками, – давясь смехом, посоветовал. – Не чванься. Тут все свои.

      Я внял его совету.

      Голова радостно загудела, руки-ноги согрелись, и мы разговорились.

      Жевали все, что на тарелках лежало: брюхи креветок, жесткие пахучие листья, странную серую слизь зубами, пальцами, языками вынимали из бедных устриц.

      – Я? Школу бросил. На хер она нужна. Работал на всяких работах. За гроши.

      – Мать? Отец?

      – Мать только. Отец погиб. Брат был. Тоже погиб.

      – Не свезло вам.

      – Не свезло, да.

      – А сейчас что?

      – Политикой занимался.

      Мы с ним оба поглядели на бритые лбы друг друга.

      – Правый,