Ярмарка. Елена Крюкова

угрожает АГЛАЕ подать в суд.

      АГЛАЯ не сдается!

      «Я КУПЛЮ ВСЕХ МОИХ СУДЕЙ! – заявила скандальная звезда на месте происшествия. – И НЕ ТОЛЬКО КУПЛЮ, НО И ВЛЮБЛЮ В СЕБЯ!»

1

      Старый дом. Старый человек. Как они похожи.

      Мария, отработав дворницкую утреннюю смену, лежала на кровати, глядела на старые стены и слушала старый дом.

      Она слушала его, будто дом был – старая птица и сейчас споет, прочирикает ей последнюю песню.

      Трещины стекали по стенам, как слезы. Цок-цок – капал старый кран на кухне. По потолку шли разводы, темные и светлые; это иная, неведомая Марии жизнь оставила здесь свои следы.

      И правда, здесь же до них с Петром – сколько людей прошло, пролетело, промелькнуло, провеселилось? Проплакало по углам? Сколько прозвенело пощечин? Сколько дымилось обедов… Сколько прошептано молитв у давно, давно сгоревших киотов…

      Батареи у них то и дело ломались, особенно зимой. Как зима – так трубу и разорвет. И слесаря матерились ужасно, немыслимо. Но чинили, варили.

      Матерились потому, что особых денег с Марии не возьмешь, и так понятно.

      Починят, сварят, и горячая вода все равно в батарею не пробьется, хоть режь ее наново.

      Если такое случалось – Мария и Петя топили квартиру печкой-буржуйкой.

      Почему «буржуйкой»? Буржуи живут в теплых, просторных, роскошных домах. У них в квартирах – свои, личные, котельные. Им не холодно, когда холодно всем. Они сидят в тепле, нога на ногу, слушают расслабляющую музыку и едят с фарфоровой тарелочки бутерброд с семгой. Или с севрюгой. Или…

      Нет, ну, конечно, и водку не поганую пьют; пьют, это точно, коньяк многолетней выдержки, отменный.

      А разве в жизни все дело в жратве? Разве в жизни все дело в модных дорогих тряпках?

      Для них – да. Для них всех, буржуев, – конечно, да.

      В дверь постучали. Мария вскочила, потерла руками лицо. Подошла к двери. Не спросила – кто? – сразу открыла: так стучала только старуха Лида.

      Ну да, она. Мнется на пороге. Сухими, как курьи лапки, ручками будто невидимые кружева на груди перебирает. На кенгуру похожа.

      – Что, Лидусь?..

      – А-а, Машенька-а-а-а!.. А-а-а-а!..

      Старуха Лида с порога заревела в голос.

      Мария поморщилась.

      – Ты потише. У меня… сын болеет. Он спит сейчас. Проходи давай… сюда, на кухню. Тише, тише. Что стряслось?

      – Машенька-а-а-а… Ко мне приходили-и-и-и… Хотят, чтобы я бумаги какия-то подписала-а-а-а… Чай, нащет квартиры-ы-ы… Говорят: вы тут живете незаконно-о-о… Пугаю-у-у-ут…

      – Лида, погоди. Брось плакать. Тише, тебе говорю! Сын проснется. Давай чаю согрею.

      Мария поставила на дачную плиту прокопченный чайник, сама утерла ладонями старухе Лиде слезы со щек.

      – Вот и нету слезок. Только не подписывай, прошу тебя, никакие бумаги. Никто тебя никуда не выгонит. Сказка про лису и зайчика, да?.. Ах ты заинька моя…

      Лида, шумно, как лошадь, фыркая, пила из огромной кружки горячий чай, совала ложечку в придвинутое Марией варенье.

      – Сама