Утешительная партия игры в петанк. Анна Гавальда

улыбнулся ей, она с невозмутимым видом пожала плечами, как всегда не принимая моего сочувствия.

      Когда мы вот так смотрели друг на друга, он уже был не в счет…

      Не медля ни минуты, она придвинула стоявший перед ней стул, развернула салфетку и позвала нашего любимого бакалейшика:

      – Эй, Гиту, иди сюда! Садись рядом и объясни мне еще раз, на что я могу рассчитывать со своими тремя очками по вашей системе скидок.

      Мама вздохнула и сдалась:

      – Да ну вас… садитесь, как хотите…

      У нее талант, думал я.

      И какой…

      Да, моей замечательной сестренке все под силу. Она в два счета сорвет вам план рассадки и разрядит обстановку на семейном ужине, без обид расшевелит избалованных подростков, сможет завоевать любовь даже такой женщины, как Лоранс (разумеется, со старшими сестрами отношения у нее не сложились, что в глубине души меня только радовало), добиться уважения коллег («дело, за которое взялась Баланда, которое Баланда защищала в суде и выиграла, дело, считавшееся безнадежным» – прочел я о ней однажды в одном серьезном журнале по проблемам градостроительства), но при всем своем уме, тонкости и благоразумии, эта «малышка Вобан»,[18] как прозвали ее в авторитетных кругах, ничего не могла поделать со своим сердцем.

      Мужчина, которого не хватало сегодня вечером, не хватало уже многие годы, на самом деле существовал. Просто сейчас он, наверное, тоже был со своей семьей. При жене (или «с мамочкой», как смеясь говорила Клер, чрезмерным весельем выдавая свою неискренность).

      Герой в домашних тапочках…

      А ведь из-за этого жирного ублюдка мы с ней чуть было не поссорились… «Нет, Шарль, не говори так… Он не жирный…» Вот так, по-идиотски, защищала она его, когда я еще донкихотствовал и старался бороться против этого пустомели. Больше я этим не занимаюсь, даже не пытаюсь. Если мужчина, пусть и худой, способен в здравом уме и со всей серьезностью сказать такой женщине, как она: «Потерпи, я уйду к тебе, когда дочки подрастут», то не стоит он и пучка соломы из кормушки старика Росинанта.

      Чтоб он сдох.

      «Почему ты не бросишь его?» – донимал я ее.

      «Не знаю. Наверно, потому что я ему не нужна…»

      Это все, что она могла сказать в свою защиту. Это она-то… Наша… Наша путеводная звезда и гроза Дворца Правосудия…

      Безнадежный случай.

      Я перестал ее донимать… Устал, да и потом, если честно, я и в собственном доме был неспособен навести порядок…

      Какой из меня прокурор, руки коротки.

      К тому же, разрыв отношений излечивает не всегда, и что там творится, в темных закоулках ее, пусть и родственной мне, души, даже мне, ее брату, неведомо, слишком уж скользкая тема. Так что больше мы об этом не говорим. И она отключает сотовый. И пожимает плечами. И такова жизнь. И она смеется. И потешается над нашим подвернувшимся под руку «чемпионом», чтобы забыться.

      Что было дальше, представить не трудно. Плавали, знаем.

      Семейное застолье. Субботний ужин у благовоспитанных людей, где каждый играет отведенную ему роль. Подаренный

18

Себастьян Ле Престр маркиз де Вобан (1633–1707), маршал Франции, крупнейший реформатор, считающийся предтечей эпохи Просвещения.