Рославлев, или Русские в 1812 году. Михаил Загоскин

и только тогда, когда я могу мечтать, что мы одни в целом мире, тогда только я чувствую вполне все мое счастие!

      – Так вы очень меня любите? – спросила Полина, чертя задумчиво по песку своим зонтиком. – Очень?..

      – Более всего на свете!

      – И стали б любить даже и тогда, если б я была несправедлива, если б заплатила за любовь вашу одной неблагодарностию?

      – Да, Полина, и тогда! Не в моей власти не любить вас. Это чувство слилось с моей жизнию. Дышать и любить Полину – для меня одно и то же!

      – А если бы, для счастия моего, было необходимо, чтоб вы навсегда от меня отказались?..

      – Навсегда?..

      – Да; если б я потребовала от вас этой жертвы?

      – Какая ужасная шутка!

      – Но что бы вы сделали, если б я говорила не шутя? Если б в самом деле от этого зависело все счастие моей жизни?

      – Все ваше счастие?.. И вы можете меня спрашивать!

      – Вы отказались бы добровольно от руки моей?

      – Я сделал бы более, Полина! Чтоб совесть ваша была спокойна, я постарался бы пережить эту потерю.

      – Добрый Волдемар! – сказала Полина, взглянув с нежностью на Рославлева. – Ах! Какую тягость вы сняли с моего сердца! Итак, вы, верно, согласитесь…

      – На что? – вскричал Рославлев, побледнев, как приговоренный к смерти.

      – Отсрочить еще на два месяца нашу свадьбу.

      – На два месяца!!

      – Друг мой! – сказала Полина, прижав к своему сердцу руку Рославлева. – Не откажи мне в этом! Я не сомневаюсь, не могу сомневаться, что буду счастлива, но дай мне увериться, что и я могу составить твое счастие; дай мне время привязаться к тебе всей моей душою, привыкнуть мыслить об одном тебе, жить для одного тебя, и если можно, – прибавила она так тихо, что Рославлев не мог расслышать слов ее, – если можно забыть все, все прошедшее!

      – Но два месяца, Полина!..

      – Ах, мой друг, почему знать, может быть, ты спешишь сократить лучшее время в твоей жизни! Не правда ли? Ты согласен отсрочить нашу свадьбу?

      – Я не стану обманывать тебя, Полина! – сказал Рославлев после короткого молчания. – Одна мысль, что я не прежде двух месяцев назову тебя моею, приводит меня в ужас. Чего не может случиться в два месяца?.. Но если ты желаешь этого, могу ли я не согласиться!

      – Благодарю тебя, мой друг! О, будь уверен, любовь моя вознаградит тебя за эту жертву. Мы будем счастливы… да, мой друг! – повторила она сквозь слезы. – Совершенно счастливы!

      Вдруг позади их загремел громкой, отвратительной хохот. Полина вскрикнула; Рославлев также невольно вздрогнул и поглядел с беспокойством вокруг себя. Ему показалось, что в близком расстоянии продираются сквозь чащу деревьев; через несколько минут шорох стал отдаляться, раздался снова безумный хохот, и кто-то диким голосом запел: со святыми упокой.

      – Это сумасшедшая Федора, – сказала Полина. – Как чудно, – прибавила она, покачав печально головою, – что в ту самую минуту, как я говорила о будущем нашем счастии.

      – Зачем