Под тенью кипариса. Давид Мюллер

медленно, с лёгкой интонацией иронии – не обесценивая, а наоборот, предлагая поддержку без вторжения

      .– Ты выглядишь усталой, – сказал он.

      – Работа на высоте и пыль шестнадцатого века. Этого хватит любому.

      Пауза.

      – Пока нет. Но ты появилась – значит, всё движется.– А ты что здесь делаешь? – спросила она, глядя не в лоб, а чуть в сторону, как она всегда делала с людьми, которым не до конца доверяла. – Решил пройтись. Тоже в мыслях застрял. – И что, нашли выход?

      Она посмотрела прямо. Секунду. Не больше. Но в её взгляде был знак понимания: этот человек может говорить просто, но никогда не говорит просто так.

      Он, кажется, тоже что-то уловил – и на секунду взгляд стал мягче. Почти домашним.

      – Слушай, – сказал Эмир после короткой паузы, – а ты пьёшь кофе вечером?

      Надя чуть приподняла бровь.

      – Иногда. Если разговор обещает быть интересным.

      Он кивнул, легко, как будто это и был ответ, на который он рассчитывал.

      – Тогда приглашаю тебя. У нас есть место – на террасе. Туда редко кто заходит. Небо оттуда видно лучше, чем с любой башни. И… – он чуть склонил голову, – я расскажу тебе одну историю. О монастыре. О тех, кто здесь был до нас.

      – Историю? – она слегка улыбнулась.

      – Только если пообещаешь не проверять каждый факт в архивах.

      – Обещать не буду. Но послушаю.

      Они пошли рядом – без касаний, без близости, но с той тишиной между ними, которая уже не казалась пустой.

      Они дошли до машины молча. Не из неловкости, а потому что тишина уже стала между ними чем-то вроде языка. Эмир, как всегда, открыл перед ней дверь, не делая из этого жеста лишнего смысла. Просто – спокойная привычка человека, который помнит о других.

      Дорога заняла не больше двадцати минут, но для Нади время как будто растянулось. За окном стекло темнело, и рельефы местности становились всё более узнаваемыми – старые деревья, каменные ступени у ворот, башенка вдалеке. Когда машина свернула с асфальта на гравийную подъездную аллею, она впервые увидела дом Ташкынов.

      Он не был дворцом, но чувствовался как крепость.

      Трёхэтажное здание с массивными окнами и выступающими колоннами, построенное из светлого камня с потемневшими от времени участками. Величественный, но не кричащий. Дом, которому не нужно было заявлять о себе – он просто был. Старый, уверенный в себе, как человек, который видел слишком многое и больше не торопится впечатлять.

      Наверху – терракотовая крыша, с башенкой по центру. Вокруг – чётко выложенные дорожки, кипарисы, светящиеся фонари под ногами, будто каждая ступень контролировалась кем-то, кто давно ушёл, но до сих пор следит.

      Но внутрь они не пошли.

      Эмир обошёл крыльцо и открыл боковую калитку, ведущую на террасу.

      Там, за домом, под крытым навесом, открылось пространство, в котором сразу захотелось молчать. Тёплый воздух, пахнущий жасмином и свежим деревом. Широкий дубовый стол, несколько тяжёлых кресел с подушками, высокий фонарь с мягким золотистым светом.

      И – вид.

      Перед ними, как на ладони,