Под тенью кипариса. Давид Мюллер

что-то другое. Не страх. Не гнев. А напряжение, как у охотника, который понял, что сам оказался на линии прицела.

      – Ты убил его, Арслан. Кто бы он ни был, ты убил его потому, что отец смотрел на него с раздражением. Потому что он пришёл с чем-то, что нарушало ваш порядок вещей.

      – Он пришёл с ложью, – выдавил Арслан. – И с угрозой. А я сделал то, что должен был.

      – А если ты ошибся? – спросил Эмир. – Ты ведь так хорошо знаешь цену ошибке.

      Молчание.

      – Ты даже не знал, кто он такой, – добавил Эмир, тише. – Просто ещё один, кто перешёл черту.

      Арслан отвёл взгляд. Первый раз.

      – Ты не понимаешь, – сказал он медленно. – Ты всё ещё думаешь, что правду можно держать в руках, как чашу. Но у нас нет чаш. Только стена. И если в ней появляется трещина – её заделывают. Ценой цемента. Или – ценой крови.

      Он подошёл ближе.

      – Не говори мне о совести. У тебя её нет, если ты думаешь, что Надя не станет ещё одной трещиной.

      Эмир не отступил.

      – Может, она – как раз то, что сломает эту стену.

      В полутемном кабинете пахло старой древесиной, кожей переплётов и табаком, въевшимся в занавеси с тех пор, как их отец курил здесь, сидя в кресле, похожем на трон. Арслан стоял у письменного стола, сдержан, прям как всегда, но в глазах – едва заметный жар. Он не кричал, не жестикулировал, но что-то в его позе напряглось, словно натянутая струна перед срывом.

      Эмир сделал шаг вперёд.

      Он был высоким, с выправкой, в которой читалась дисциплина – не показная военная строгость, а сдержанная, молчаливая уверенность. В движениях – точность, будто каждый жест был отточен практикой, а не стремлением произвести впечатление. Его телосложение – атлетичное, сбалансированное, без тяжести: сухая сила, привычка к физической форме, которую он носил как вторую кожу.

      Лицо – собранное и резкое, будто высеченное из камня: чёткие скулы, мощный, квадратный подбородок. Меж бровей – застывшая складка напряжения, не исчезающая даже в покое. Густые брови обрамляли тёмные миндалевидные глаза, взгляд которых был твёрдым, как если бы он видел больше, чем говорил. Волосы – тёмно-каштановые, с лёгкой волной, привычно зачёсаны назад. Щетина – ровная, подчёркнуто небрежная, словно её форма сохранялась не из тщеславия, а из внутреннего порядка.

      Он двигался уверенно, без спешки, как человек, который умеет молчать, потому что знает слишком многое. Даже сейчас, под взглядом старшего брата, он не терял спокойствия.

      Ты до сих пор видишь во мне мальчишку, который сбежал от ваших приказов и ваших ужинов. А я вернулся другим.– Ты не заметил, – сказал Эмир, тихо, – я изменился.

      Арслан хмыкнул.

      – Вернулся, чтобы рушить то, что мы годами строили?

      – Нет. Чтобы понять. И, если надо – закончить. Я узнаю, кто был тот человек. Я докопаюсь до того, что ты закопал. И если придётся – расскажу. Всем. Потому что мне хватит – лгать, чтобы сохранить порядок.

      Теперь Арслан медленно обошёл стол. Его движения были сдержанными, но пальцы правой руки сжались чуть сильнее, чем нужно.

      – Если ты