Под тенью кипариса. Давид Мюллер

Музыканты сидели на шерстяных подстилках: зурны, дафы, барабаны. Кто-то отбивал ритм пяткой, раскачиваясь вместе с тактом.

      Айдар стоял в центре. Высокий, чёрная жилетка, рука на поясе. Он держал осанку, как в строю, но глаза – не смотрели на веселье. Скорее – сквозь. Ему было двадцать три, и казалось, он понимал, что всё здесь – ради него.

      Рядом с ним – Айше. Платье тонкое, но тяжёлое от золотых нитей, вышитых вручную. Волосы заплетены в старинный узел, покрытый прозрачной тканью. Она не улыбалась, но и не пряталась. Смотрела прямо. На людей, на музыку, на него. Как будто делала выбор не сейчас – а уже давно.

      – Красивая, – сказала пожилая женщина, поправляя платок. – Но не покорная.

      – Ему такую и надо, – ответила соседка, передавая пиалу. – Он ведь не человек – порода.

      – А ты что скажешь, Алемдар ага? – женщина повернулась к мужчине с белой бородой, сидящему чуть в стороне. Тот неспешно крутил чётки.

      – Я скажу, что Айдар – не тот, кто женится просто так. – Он перевёл взгляд на молодую пару. – Это не про любовь. Это – шаг.

      – К власти?

      – К старому долгу. Сначала он – сын. Потом – муж. А затем и отец.

      – А девушка?

      – Если выживет рядом с ним – будет сильнее всех.

      Между тем Айдар наклонился к жене, сказал что-то на ухо. Она кивнула. Спокойно. Без улыбки. Как будто ожидала этих слов.

      – Ты видишь? – старуха тронула соседку локтем. – Он ей не обещает. Он – предупреждает.

      – Что сказал?

      – Что всё, что будет после – будет её испытанием. Не его.

      – А свадьба?

      – Показ. Для деревни. Для чужих. Для семьи.

      Музыка усилилась. Кто-то снова выстрелил – воздух дрогнул. Надя, если бы была здесь, сказала бы: в такие моменты слои краски трескаются.

      Алемдар ага снова перебрал чётки.

      – Через год посмотрим, будет ли она всё ещё петь. Или – молчать, как мать Айдара.

      Кто-то засмеялся – коротко. Неловко.

      А из дома уже несли еду – казаны, плоские подносы, корзины с лепёшками. Мальчишки сновали между женихом и гостями, один едва не уронил блюдо. Айше поймала его за локоть – и только тогда впервые улыбнулась. Мягко, почти незаметно. Только Айдар это заметил. И не среагировал. Он уже смотрел куда-то дальше. В горы. В небо. Или – в будущее, которое он не собирался делить.

      Когда солнце склонилось чуть ниже, и ветер с моря стал резче, кто-то вынес на середину площади белую глиняную тарелку – чистую, пустую, без рисунка. Символ. Традиция.

      – На счастье, – сказал старший музыкант, выкрикнув это так, будто провозглашал закон.

      Все сразу стихли. Даже дети. Жених и невеста должны были встать, взять её вместе – и разбить. Чтобы трещина ушла в землю, а не в дом.

      Айдар медленно выпрямился. Протянул руку. Айше встала рядом, ровно, не по-женски скромно, а по-человечески уверенно. Не глядя на него, взяла край тарелки. Секунда – взгляд, короткий. Она будто спрашивала: ты думаешь, я не смогу?

      Он не ответил. Просто удержал свою сторону.

      Они подняли её – и в этот момент он будто ждал, что