Что же дальше, маленький человек?. Ханс Фаллада

рядом с тобой. Только с тобой! И я тебе страшно благодарна, не только за Малыша, но и за то, что вызволил Золушку…

      – Ну что ты, – говорит он. – Ну что ты!

      – Нет, погоди. Раз ты хочешь, чтобы у нас было светло и чисто, тебе придется немножко потерпеть, я и готовить-то толком не умею. А если что-то вдруг не так, говори мне об этом прямо, и я обещаю, что никогда-никогда не буду тебе врать…

      – Конечно, Овечка, конечно. Все будет хорошо.

      – И давай никогда-никогда не будем ссориться. О боже, милый, как же мы будем счастливы вдвоем! А потом и втроем – с нашим Малышом.

      – С нашим? А если родится девочка?

      – Наш Малыш – мальчик, я тебе точно говорю – маленький сладенький Малышок.

      Немного погодя Пиннеберг и Эмма встают и выходят на балкон. Туда, где над крышами раскинулось небо с россыпью звезд. Некоторое время они молча стоят в обнимку.

      А потом возвращаются на землю – туда, где тесный двор с россыпью светящихся оконных проемов и кваканьем джаза.

      – Давай тоже купим радио? – внезапно предлагает он.

      – Да, обязательно. И мне не будет так одиноко, пока ты на работе. Но только потом. Нам сейчас столько всего покупать придется!

      – Да, – соглашается он.

      Тишина.

      – Милый, – мягко начинает Овечка. – Можно задать тебе вопрос?

      – Какой? – нерешительно отзывается он.

      – Только не сердись!

      – Не буду, – обещает он.

      – У тебя есть сбережения?

      Пауза.

      – Немного, – неуверенно признается он. – А у тебя?

      – Тоже чуть-чуть. – И добавляет скороговоркой: – Но совсем-совсем чуть-чуть!

      – Сколько? – уточняет он.

      – Нет, ты первый скажи, – отвечает она.

      – У меня… – начинает Пиннеберг и запинается.

      – Ну, говори же! – упрашивает она.

      – Совсем мало, правда. Наверное, даже меньше, чем у тебя.

      – Нет-нет, этого быть не может.

      – Может. Я уверен.

      Пауза. Долгая пауза.

      – Ну, спрашивай, – просит он.

      – Хорошо, – говорит Овечка и набирает в грудь побольше воздуха. – У тебя больше, чем… – Она снова замолкает.

      – Чем сколько? – подталкивает он.

      – Ой, ладно! – смеется она. – Чего я стесняюсь? У меня на сберкнижке сто тридцать марок.

      Он говорит гордо и с расстановкой:

      – Четыреста семьдесят.

      – Вот здорово! – радуется Овечка. – Выходит ровно шестьсот марок. Милый, да это же куча денег!

      – Ну как сказать… – тянет Пиннеберг. – По-моему, не так уж много. Но холостяцкая жизнь ужасно дорогая.

      – А я из своего жалованья в сто двадцать марок семьдесят отдаю родителям за квартиру и еду.

      – Вряд ли у нас получится сразу найти квартиру в Духерове, – размышляет он.

      – Так давай снимем комнату с мебелью.

      – А сэкономленные деньги тогда отложим на новую обстановку.

      – Только