Что же дальше, маленький человек?. Ханс Фаллада

Как-нибудь справлюсь.

      – Да что уж там… – откликается он.

      После Хоэштрассе они оказываются на Крюмпервег, и их оглушает тишина.

      Овечка говорит:

      – Теперь я все понимаю.

      – Что именно? – уточняет он.

      – Да ничего особенного… просто по утрам меня немного мутит. Да и вообще странно себя чувствую…

      – Но по месячным ты должна была заметить?

      – Я все ждала, что они начнутся. Все ведь первое время на это рассчитывают…

      – А вдруг он ошибся?

      – Нет. Не думаю. Похоже, он прав.

      – Но ведь может такое быть, что ошибся?

      – Нет, по-моему…

      – Ну пожалуйста! Дослушай хоть разок, что я говорю! Ошибка возможна?

      – Ошибка… Да вообще все возможно!

      – Ну вот, может, и месячные завтра начнутся. Ух, я тогда ему напишу! – Он уходит в себя, мысленно пишет письмо.

      За Крюмпервег начинается Хеббельштрассе, они неспешно бредут сквозь летний вечер, на этой улице растут красивые вязы.

      – И свои пятнадцать марок назад потребую, – внезапно выпаливает Пиннеберг.

      Овечка не отвечает. Она энергично ставит ногу на всю ступню и внимательно смотрит под ноги: теперь все по-другому…

      – А куда мы, собственно, идем? – вдруг спрашивает он.

      – Мне надо домой, – говорит Овечка. – Я не предупреждала мать, что задержусь.

      – Ну вот еще! – восклицает он.

      – Не ругайся, милый, – просит она. – Как я могла предупредить, если ты только сегодня утром позвонил мне на работу. Я посмотрю, может, смогу еще раз выбраться к тебе в половине девятого. Каким поездом ты хочешь уехать?

      – В полдесятого.

      – Ну вот, провожу тебя на вокзал.

      – И больше ничего, – добавляет он. – Опять ничего. Ну и жизнь…

      Лютьенштрассе – настоящая рабочая улица, здесь всегда полно детей, толком не попрощаешься.

      – Не переживай так, милый, – говорит она, протягивая ему руку. – Я справлюсь.

      – Да-да, – пытается улыбнуться он. – Ты у меня козырной туз, Овечка, и побьешь любую карту.

      – И в полдевятого я приду. Обещаю.

      – А сейчас? Даже не поцелуешь?

      – Нет-нет, не могу, сразу сплетни пойдут. Выше нос, выше нос!

      Она смотрит на него.

      – Ну хорошо, Овечка, – соглашается он. – Ты тоже не переживай. Как-нибудь все устроится…

      – Конечно, – отвечает она. – Я и не собираюсь отчаиваться. Ну, до встречи.

      Она стремительно взбегает по темной лестнице, ее сумочка стучит о перила: тук-тук-тук…

      Пиннеберг смотрит на ее чудесные ножки. Уже триста восемьдесят семь раз – а может, шесть тысяч пятьсот тридцать два раза – Овечка убегала от него по этой треклятой лестнице.

      – Овечка! – кричит он. – Овечка!

      – Да? – спрашивает она сверху, перегибаясь через перила.

      – Погоди секунду! – кричит Пиннеберг. Несется по лестнице, останавливается перед ней, едва дыша, хватает за плечи. – Овечка! – произносит он, задыхаясь