Что же дальше, маленький человек?. Ханс Фаллада

мы теперь можем и наверху – как жених с невестой. Пойдем.

      – Ты прямо сейчас хочешь пойти со мной? – засомневалась Овечка. – Может, лучше я подготовлю отца с матерью? Они ведь ничего о тебе не знают.

      – Все равно это придется сделать, так что лучше не откладывать в долгий ящик, – возразил Пиннеберг – он не хотел оставаться один. – Да и потом, они же наверняка обрадуются.

      – Ну как сказать, – задумчиво проговорила Овечка. – Мама-то да. А папа… Не принимай близко к сердцу. Папа любит ерничать, но при этом не пытается никого обидеть.

      – Уверен, я все правильно пойму, – ответил Пиннеберг.

      Овечка открыла дверь: маленькая темная прихожая, пропахшая луком. Из-за притворенной двери раздался голос:

      – Эмма! Поди сюда!

      – Сейчас, мама, – отозвалась Эмма Мёршель. – Только разуюсь…

      Взяв Пиннеберга за руку, она на цыпочках провела его в маленькую комнатку с двумя кроватями, выходившую окнами во двор.

      – Проходи, вещи оставь здесь. Да, это моя кровать, я тут сплю. На второй спит мама. Отец и Карл спят в соседней комнате. Ну, идем же. Постой – волосы! – Она быстро провела расческой по его лохматой голове. – К теще надо являться в приличном виде, милый!

      Сердца у них колотились. Она взяла его за руку, они прошли через прихожую и толкнули дверь на кухню. У плиты сгорбившись стояла женщина и что-то жарила на сковороде. Пиннеберг увидел коричневое платье и большой синий фартук.

      Женщина даже не взглянула на них.

      – Сбегай в подвал, Эмма, принеси угля. Я Карла уже сто раз просила…

      – Мама, – сказала Эмма, – это мой молодой человек – Йоханнес Пиннеберг из Духерова. Мы собираемся пожениться.

      Женщина подняла голову от плиты. Лицо у нее было смуглое и морщинистое, с волевым, сурово сжатым ртом и очень светлыми, словно выцветшими глазами. Пожилая женщина из рабочего класса. Мгновение она разглядывала Пиннеберга – пристально и зло. Затем снова повернулась к своим картофельным оладьям.

      – Ишь чего, – сказала она. – Будешь теперь своих кавалеров в дом водить? Иди принеси угля, жара совсем нет!

      – Мама, – проговорила Овечка и попыталась засмеяться, – он правда хочет на мне жениться.

      – Неси уголь, кому сказала! – рявкнула мать, взмахнув вилкой.

      – Мама!

      Женщина вскинула голову и медленно отчеканила:

      – Ты еще тут?! Тумака ждешь?!

      Овечка в смятении сжала руку Пиннеберга. Схватила корзину, крикнула с напускной веселостью: «Я сейчас!» – и дверь в прихожую захлопнулась.

      Пиннеберг в растерянности стоял посреди кухни. Он с опаской покосился на фрау Мёршель, словно даже взгляд мог вывести ее из себя. Потом посмотрел в окно. В нем виднелись только синее небо да печные трубы.

      Фрау Мёршель сдвинула сковородку, и конфорки загудели. Она поворочала в плите кочергой и пробурчала что-то себе под нос.

      Пиннеберг вежливо переспросил:

      – Что, простите?

      Это