Что же дальше, маленький человек?. Ханс Фаллада

появляется белый силуэт.

      – Вы ложиться собираетесь? – осведомляется фрау Мёршель. – Спать осталось всего три часа.

      – Сейчас, мама, – говорит Овечка.

      – Теперь уже все равно, – продолжает старуха. – Я с отцом лягу. Так что веди его к себе, этого твоего…

      Дверь захлопывается, так что какого «твоего», остается непонятным.

      – Но мне что-то не хочется. – Пиннеберг немного задет. – Честно говоря, у твоих родителей и правда не очень уютно…

      – Боже, милый! – смеется Овечка. – Радоваться надо! Карл, пожалуй, прав: ты буржуй…

      – Вовсе нет! – протестует он. – Если твои родители не возражают… – И он снова колеблется: – И если доктор Сезам не ошибся.

      – Ну так давай сидеть на этих стульях до утра, – говорит она. – У меня уже все болит!

      – Ну что ты, Овечка! – тут же раскаивается Пиннеберг.

      – Да нет, если ты не хочешь…

      – Я баран, Овечка! Я такой баран!

      – И хорошо, – говорит она. – Значит, мы подходим друг другу.

      – Вот и посмотрим, – говорит он.

      Часть I

      В городке

Супружество начинается, как положено, со свадебного путешествия, но как насчет сотейника?

      Поезд, отходящий в эту августовскую субботу, в два часа десять минут, из Плаца в Духеров, в купе для некурящих третьего класса увозит герра и фрау Пиннеберг, а в багажном вагоне – «немаленькую» корзину с Эмминым добром, мешок с Эмминым постельным бельем – только с ее, «себе пускай сам покупает, мы-то при чем» – и ящик из-под маргарина, в котором едет Эммин фарфоровый сервиз.

      Поезд торопится покинуть город Плац, на вокзале никого, последние пригородные домики остаются позади, и начинаются поля; некоторое время состав бежит вдоль берега сверкающей Штрелы, где мальчишки купаются в чем мать родила – ну, что с мальчишек взять… А потом – леса, березки по обеим сторонам железной дороги, и Пиннеберг объясняет супруге, что зеленые насаждения защищают местность от искр, летящих из паровозных труб.

      В одном купе с ними едет угрюмый мужчина, который никак не может решить, чем заняться: то ли почитать газету, то ли посмотреть в окно, то ли понаблюдать за молодыми. Он с удивительной скоростью бросает одно занятие и переходит к другому, и стоит молодоженам подумать, что на них никто не смотрит, как он в очередной раз застигает их врасплох.

      Пиннеберг демонстративно кладет правую руку на колено. На пальце весело поблескивает кольцо. В конце концов, ничего постыдного они не совершают, так что пусть этот смурной тип глазеет сколько угодно. Но тот смотрит не на кольцо, а на пейзаж за окном.

      – Хорошо все-таки смотрится колечко, – говорит Пиннеберг. – И не догадаешься, что просто позолоченное.

      – А я, знаешь, странно себя с ним чувствую. Все время ощущаю его на пальце. Кажется, так бы на него и смотрела.

      – Ты просто пока не привыкла. Кто давно женат, те вообще о нем забывают. Могут потерять и не заметить.

      – Это не про меня! – негодует Овечка. – Я его замечать не перестану, никогда-никогда.

      – Я